Виктор Шмаков

Художник и Бог

***

Это художественный рассказ, но в нём немало социальной философии на самом простом, доступном уровне, собственно, идея и задача рассказа именно в этом. Рассказ о нас, о нашем обществе, о проблеме клерикализации общества и общественного сознания, о сталинизме и коммунизме, о народе и власти, размышления о смерти, душе, о бессмертии. И многое другое, о чём часто думаем и обсуждаем.

Послесловие к рассказу написано священником Российской православной автономной церкви епископом Григорием Лурье, доктором философских наук.

Есть также послесловия от читателей — от «воинствующего материалиста», «воинствующего трансценденталиста» и «нейтрального философа».

***

Максим, приехав из аэропорта, перекусив и ответив жене на все её вопросы о поездке, поспешил в свою мастерскую, занимавшую часть верхнего этажа «дома художников». Дом этот был построен ещё при советской власти на средства пайщиков жилищно-строительного кооператива — членов Союза художников СССР. К настоящему времени большинство жильцов сменились, в некоторых квартирах не на один раз. Из прежних осталось немного, но это название — «дом художников», теперь за ним уж навсегда будет. К тому же, у него и примета хорошая — лет пять назад Максим и несколько оставшихся первопоселенцев на паях надстроили на их пятиэтажный дом шестой этаж в виде светлой, застеклённой мансарды, разделили её перегородками по числу участников этой постройки, оборудовали там себе мастерские.

В мастерской Максима ждала незаконченная картина, окончание работы над которой с такой неохотой пришлось прервать из-за поездки в Лондон. Собственно, работы-то оставалось на несколько часов, некоторые технические доработки. Но не поспевал перед отъездом. Вот сейчас закончит, и можно будет звонить Павлу, приглашать на завтра на просмотр.

Отложить поездку на какое-то время никак не получалось — необходимо было завершить все формальности по продаже нескольких картин одному из тамошних «коллекционеров». Из бывших «новых русских», сумевших хапнуть в своё время свои миллионы и миллиарды. Теперь им что-нибудь для придания респектабельности стало нужно. Например, завести собственную художественную галерею.

Максим С. был у этой публики весьма востребованным, модным художником. Одна из его, как говорится, «фишек» в том, что прямо-таки талантливо может писать в стиле любого художника — будь то Куинджи, Врубель, Ван Гог, Тициан, Брюллов, Ренуар, кто угодно. Причём, не копии с их картин делает. Когда начинает работать под кого-либо, каждый раз находит какой-нибудь свой сюжет, для того художника не совсем типичный. Получается, что это вроде как из неизвестных его картин.

Например, в стиле Айвазовского написал не морскую стихию, а грозу на каком-то озере. Время — ближе к вечеру. На взгорке — что-то вроде усадьбы помещичьей. Ближе к воде — круглая уютная беседка с крышей конусом. На круглом же одноногом столе, что в центре беседки — раскрытая книга, забытая впопыхах перед грозой, ветер страницы треплет. В воде — купальня из досок, волны её захлёстывают. Деревья от ветра гнутся, всполохи молний. Потоки воды обрушатся через несколько минут или даже секунд. Вдали, у горизонта облачность реже, сквозь облака не столь видно, сколь угадывается, как за далёким, тёмным лесом скоро будет садиться солнце.

Картина, которая сейчас была в работе, не из серии «подражательских», в его личном стиле. Заказал её Павел К. Познакомили Максима с ним недавно, около полугода назад. Бизнесмен, крупный предприниматель в строительной сфере. По данным журнала Forbes входит в список самых богатых бизнесменов России, во вторую сотню, в первых её строках.

Личность примечательная, известная. Кое-что Максим о нём знал. Лет 10 назад Павел бросился в духовные поиски, в религиозность. Крестился, поскольку крещёным не был. Совершили с женой обряд венчания в церкви. Детей всех окрестили, а было их ни много, ни мало — четверо, такая вот многодетная семья. Через какое-то время вышел из православной церкви. В ислам чуть ли не обратился, интересовался восточными религиями. Кончилось всё тем, что вообще от религиозных богов отказался, стал убеждённым атеистом. Вернее, как он писал в своём блоге в Живом Журнале: стал умеренным агностиком: хоть и не верю, мол, в Высший Замысел, в Высшую Идею, но и отвергать не буду, может, они и есть, нам этого знать не дано.

А ещё вот к чему его эти духовные поиски привели — стал из детских домов детишек брать, усыновлять, удочерять их. Первых детишек усыновил, когда ещё в православии был. Возможно, религия его к этому и подтолкнула, но потом это уже и без религий продолжалось. Так и пошло, что регулярно, каждый год в семье появлялись два или три её новых члена. К его 45-ти годам у них 23 ребёнка — 4 своих и 19 приёмных. Жена полностью в этом его поддерживала, даже таки и на себя инициативу взяла. Доходы им это позволяют, семья большая и дружная.

Познакомили Максима с ним по инициативе Павла на какой-то светской тусовке. Он тогда же и сказал, что намеревается сделать заказ на картину, хотел бы встретиться и обговорить. Максим предложил назначить встречу у него в мастерской, обменялись номерами телефонов. Через какое-то время Павел позвонил, договорились о дне и времени встречи.

***

Павел приехал на машине — какой-то крутой внедорожник, но не сам был за рулём, а с водителем. Позвонил по сотовому, что минут через десять будут. Максим спустился во двор, подождал около подъезда, встретил. Поднялись в квартиру на второй этаж. Познакомил с женой, предложил выпить, перекусить, но тот отказался. Присели в креслах, Евгения налила кофе, 10-15 минут общих, необязательных разговоров, потом Максим пригласил его подняться в мастерскую.

Вышли на лестничную клетку, вслед за ними выскочил кот Барсик, первым побежал вверх по лестнице.

— Он любит со мной работать. Сядет на диван и наблюдает.

Пока поднимались, Павел предложил общаться на «ты»: уютнее будет, проще, и возраста мы почти одного. Вошли в мастерскую. Посредине большой мольберт с какой-то начатой картиной, повёрнут к входу тыльной стороной, картина обращена к свету, к широкому, во всю стену окну. Там же стул с гнутой спинкой, в советские времена такие стулья называли «венскими». На двух боковых стенах висят картины без багетных рамок — обтянутые холстом подрамники. Несколько картин, видимо, недавно вернувшихся с последней выставки, вставленных в рамы, стоят ниже, прямо на полу. Вдоль левой стены, ближе к окну, стоит не новый, но вполне добротный диван, перед ним небольшой журнальный столик. Видно, что помещение рабочее, мебель для него специально не покупалась, а использовалась бывшая в употреблении, заменённая хозяевами на новую. Справа от входа — раковина умывальника. Под ней «отхожее место» для Барсика. Далее — большой, высокий стеллаж, разделённый на секции, часть секций — с дверцами, часть — с открытыми полками. На полках — кисти, тюбики с краской, папки с ватманом, алюминиевая консервная банка с торчащими из неё заточенными карандашами, что-то ещё из хозяйства художника. Собственно, вот и вся немудрёная обстановка довольно-таки просторной мастерской.

— Мы в этот дом заселились 17 лет назад. Вообще-то, я с Урала. Здесь жили мои дядя и тётя. Он тоже художник, тётя — скульптор и дизайнер. Это они предложили мне в Москву перебраться, квартиру нам оставили. Продали недорого и в рассрочку — по тем годам это было для нас немалой помощью. Себе побольше и в престижном месте приобрели. А мне здесь нравится — район тихий, уютный.

— Максим, хочу заказать тебе картину не в стиле под кого-то — видел у одного «олигарха», а как ты обычно от себя пишешь.

— Картины «под кого-то» — это лишь когда заказчик так обговаривает. Их у меня не так уж и много, на выставках они не бывают. В своё время я на этом руку набивал. Потом и заказы пошли. Отказываться от них не вижу смысла — и кормят они меня относительно неплохо, да и свободен же я в творчестве этом, сам сюжет придумываю, детали. Даже интересно иной раз: а как бы тот художник этот сюжет изобразил? Здесь сейчас нет ничего, что «под кого-то». Как только картина закончена, она вскоре же переезжает к заказчику.

— Можно, я пройду, посмотрю?

— Конечно.

Павел подошёл к мольберту с незавершённой работой, остановился, молча её разглядывал. Потом перешли к стене справа. Просмотрел вывешенные картины и те, что стояли на полу. Перешли к другой стене, просмотрел там. То, что висит на стенах — это, большей частью, различные эскизы, наброски или проекты, от которых автор в ходе работы отказался или временно отложил на потом. По некоторым Максим давал краткие комментарии. Присели на диван.

— В последнее время слежу за твоим творчеством — на выставках бываю, у своих знакомых вижу. Итак, о заказе. Вот какая в общих словах идея: о неприятии человеком для себя религии.

— Что ж, тема для меня интересная. В отличие от тебя, религиозного опыта не имею, не было к нему стремления, но некоторые контакты с религией были. И как ты представляешь себе такую картину?

— Не знаю. Ничего конкретного у меня нет. К тебе потому и решил обратиться — мне показалось, ты смог бы что-то придумать, какой-то сюжет выразительный.

— В такой общей постановке эта задача непроста. Надо её как-то сузить, конкретизировать. Из классики есть в эту тему, например, карикатурное направление — «Монастырская трапеза» Перова или его же «Сельский крестный ход», «Чаепитие в Мытищах». Сюжетов для карикатур сейчас более чем достаточно, есть из чего выбирать. У Репина хорошие вещи есть — «Протодиакон», «Отказ от исповеди» — это сюжет, наоборот, драматичный.

— Нет, карикатура не подойдёт, и драматизм тоже. Хотелось бы, чтоб не было воинственного настроя по отношению к религии. А чтоб было в картине что-то, не связанное с религией, что оставляло бы какое-то светлое чувство. Чтобы и у взрослого зрителя, и у ребёнка она оставляла такое ощущение.

— Да, замысел этот твой весьма непрост. Сразу таки на ум ничего не приходит. Надо думать, искать. Мне помогло бы, если б ты рассказал о своих взаимоотношениях с религией. Они, как я понимаю, были у тебя непростыми.

— Непростые, да. Моё обращение в религию более десяти лет назад было, в какой-то степени, данью моде. Но ещё и потребностью в некотором духовном стержне, в какой-то идее, которая помогала бы определять смысл жизни, как-то вела бы тебя по ней.

— И что, нашёл ты там это?

— Попервоначалу — да, показалось, что нашёл. Религия в этом может помочь и увлечь. Но это пока ты просто веришь. Если же пытаешься узнать и понять, во что веришь, тогда вот и возможен отказ от религии. Окончательно моя вера сломалась на понятии о Троице.

— Это как?

— Нет, тогда надо начинать рассказ сначала, — сел удобнее, облокотился на боковой валик дивана. — Пришёл в церковь, «воцерковился». Условно, конечно, потому что не был ни особо верующим, и не знал ничего об этой вере. Крестился, окрестили детей, венчались с Еленой после того, как прожили десять с лишним лет и кучу детишек нарожали. Нечастые посещения церкви по каким-то церковным праздникам — вот и всё моё воцерковление, вся религиозность. У меня много знакомых, таких же вот «подсвечников».

— Я где-то читал о тебе, что ты в каких-то глубоких духовных поисках, в богоискательстве был.

— Не люблю я эти штампы журналистские, их тягу к громкому словцу, к сотворению сенсаций. Но, вообще-то, в чём-то так и есть — тот период можно назвать временем моего богоискательства. Поиски начал с религий, как это обычно и бывает. Начал с той, что под боком — «воцерковился» в православие. Заинтересовался: о чём оно? Взял Библию, стал читать. С самого начала читаю — я же строитель, должен фундамент проверить: на чём всё здание стоит? Сотворение мира и Адама с Евой, изгнание их из рая. Их дети Каин и Авель, третий их сын — Сиф. Всё их потомство вплоть до Ноя с сыновьями Симом, Хамом и Иафетом. И вдруг «раскаяние» Бога за самим же им содеянное: «истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их». Раскаялся, видите ли, теперь в своей ошибке — Всемирный Потоп наслал.

— С этим потопом непонятки какие-то. На человеков он разгневался — не такими получились, как планировал. А при чём здесь скоты, гады и птицы небесные? Они-то чем провинились?

— Тут вопросов тьма. Почему-то семью Ноя решил спасти. И каждой твари по паре. Для селекции? Для выведения «нового сорта»? Экспериментировал, видимо, как в своё время с сотворением человеков. Итак — ковчег, одиссея Ноя. Сколько-то много месяцев проплавал этот зверинец. Как туда попали совершенно экзотические для тех мест животные, например, кенгуру? Или, допустим, кит, пингвин? Как все туда поместились? Чем он их кормил?

— Сказки же это. Теперь вроде так говорят, что к чтению Библии надо подходить, используя метод творческой интерпретации, не всё понимать буквально.

— А что тогда не сказки? Если это сказки, так и «сотворение мира» — выдумка, и Творец — это вымышленный персонаж? Где граница? Сказки эти зачем? Читаю, ищу дальше: где же суть, в чём она? Долгое перечисление потомков Ноя вплоть до Авраама. Дошёл до указания, которое меня шокировало. Оказывается, это Бог же и придумал: «да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами».

— Да, хороши сказки! Прочитав их, люди берут нож, и кое-что себе обрезают.

— Если бы только «кое-что»! О настоящих-то жестокостях далее поговорим. Я же ведь знал, что есть такая процедура в каких-то религиях. Но по своей религиозной безграмотности думал, что это чисто поповская придумка. А тут читаю: творец всего сущего, Бог, Господь, заключает какой-то Завет с какими-то людишками, с неудачным своим творением, с недоразумением — это по его же собственному признанию. Зачем это ему, этот Завет? И закрепляет этот договор обязательной процедурой мелкого членовредительства на мужских гениталиях. «Знамением завета» это, видите ли, будет. И это Бог, это «Святые Писания»?!. Дурдом какой-то!..

— Интересную штуку, обрезание придумали библейские сказочники. С фантазией люди были.

— Так это ж мета отличная. Заключил завет-договор с богом, обрезание тебе провели — и всё, теперь ты уже от веры не отмажешься — ты помеченный. Создатели религии ушлые были ребята, крепко к своей шайке привязывали. И во время войны какой-нибудь тоже удобно — в плен кого возьмёшь, или лазутчика поймаешь, он тебе лапшу на уши вешает: я, мол, ваш. А ты ему: ну-ка, снимай штаны, показывай срамное место — есть ли там божья помета?

— Но это же Ветхий Завет. Для христиан — Новый Завет, а Господь у них — Иисус. Я Иисуса так и понимал ранее: осознал он, что жестока прежняя религия, нужна новая, гуманная, вот он своё учение и создал.

— А мир кто сотворил? А первых человеков? А отцом кто у Иисуса является? Не тот ли — Яхве, Иегова, Саваоф? Как же обойтись без Создателя, без Отца, без опоры на прежнюю религию, что уже принята и утверждена? Тут полная преемственность. Иначе, зачем бы христианам нужно было Ветхий Завет в Библию включать? Кстати, у христиан праздник Обрезания Господня есть. Они так и говорят: «на восьмой день после Своего Рождества Господь наш Иисус Христос принял обрезание, установленное для всех младенцев мужского пола в знамение Завета Бога с праотцем Авраамом и его потомками». Иисус по своей вере иудеем был — жил и умер иудеем.

— Этот момент тоже весьма интересен, что иудей, не христианин. Ну ладно, пусть христианином и Богом его объявили посмертно, когда христианская религия была оформлена. Но вот ещё что: Иисус Спаситель — Господь, и Яхве Создатель — Господь. Получается, что у христиан два бога — Иисус и ветхозаветный Яхве.

— Нет, такое просто-таки недопустимо, чтобы два, чтоб двоевластие на небе.

— И как тогда?

— Вот тут как раз Троица и появляется. Ты ж художник, про «Троицу» Андрея Рублёва знаешь.

— Но там же сюжет из Ветхого Завета, Иисус не имел к этому никакого отношения, его тогда ещё и не было. Картина, вообще-то, называется — «Гостеприимство Авраама». Яхве к Аврааму в виде трёх странников почему-то решил прийти.

— В христианстве этот сюжет так и трактуется, что это были Бог-Отец, Бог-Сын и Святой Дух.

— Знаешь, Павел, я вот на этом месте тоже всегда спотыкался. Не мог это воедино собрать.

— Хитромудро тут всё. Христианский Бог — это такая единая сущность, которая из трёх этих ипостасей состоит. Христос же не сразу богом был объявлен. Это уж через сотни лет богословы, «отцы церкви» целое «тринитарное учение» создали и в IV или V веке утвердили Троицу. Она, эта «троица» всегда, мол, была, не зря же написано: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему». Они так и творили втроём и мир этот, и человека — «Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло». И смешением языков вместе занимались: «Сойдём и смешаем язык их, так чтобы один не понимал речи другого».

— Выходит, мы можем говорить отдельно о Яхве как о Создателе, об Иисусе как о Спасителе, о Святом Духе, который способствовал Марии в зачатии её Иисусом, но понимать это должны как единую сущность, которая в целом и есть Бог?

— Да, как-то так получается. «Отцы Церкви» вот как ещё замысловато нам объясняют, что Христос имеет, мол, свойства двух рождений — «происшедший от неописуемого Отца, неописуем... происшедший же от описуемой Матери, описуем».

— Крыша поехать может! Свойства двух рождений!.. И что значит — «неописуемый Отец»? По внешности? Так это-то как раз и не самое главное. А действия, поступки, слова Его — это не описание? Что, мы не знаем разве за этим «отцом» всяких жестокостей? Или вот тот же идиотизм с указанием об обрезании? Павел, но это же шулерство! Злобного, сумасбродного папашу и человеколюбца сына в одну сущность свели. И что — верующие во Христа вот так его должны и понимать — в виде Троицы, вместе с Яхве-Иеговой?

— Кто излишне лезет с вопросами, ему объясняют таким образом. Это же с позиции материализма и рационализма надо что-либо понимать. С позиции религии надо просто верить. Стремление понять — это духовная гордыня. Знаешь, я как-то был свидетелем виртуальной, по интернету дискуссии между воцерковлённым — так он себя объявляет, и атеистом. Первый, видимо, этакий «интеллектуал», вопрошает с апломбом сверху вниз: «Как вы ухитряетесь воспринимать произведения искусства, сюжеты которых основаны на евангельских историях? Как вы представляете себе себя по ту сторону смерти? Превратитесь в гумус? Но это случится с вашим телом. А куда денется ваше сознание? В соответствии с законом Ломоносова-Лавуазье не может же оно просто исчезнуть? Что вы делаете, когда вам страшно? Ну, самолет падает в воздушную яму, артиллерийский обстрел начинается, эпидемия холеры... Способны ли вы к парадоксальному мышлению? Укладывается ли у вас в голове, что электрон — это одновременно и частица, и волна?». Атеист по-простецки ему в ответ: «А чего тут парадоксального с электроном — частица или волна? Это по аналогии с вашей троицей что ли? Вот там, действительно, при здравом-то уме невозможно ничего совместить. И с произведениями искусства для меня нет никаких проблем — воспринимаю их как творчество на сказочные темы. Вы о чём, вообще-то, здесь? О страхах своих? О том, что вам надо за что-то уцепиться? Хотя бы за то, что на небе кто-то есть, а жизнь продолжается и после смерти? В этом и есть весь смысл-идея вашей веры?».

— Ссылка верующего на дуальную природу электрона или на закон Ломоносова-Лавуазье — это класс! «Ежели где чего убудет, то в другом месте непременно прибудет». Когда им надо, удобно — они сошлются хоть на науку, хоть на чёрта с рогами.

— Этот воцерковлённый моралист ещё такой вопрос задаёт: «Есть ли какая-нибудь книга, с которой вы сверяете свои реакции и поступки?». По всему разговору выходит, что книгой этой несомненно Библия должна быть. Ответ ему был таков: на все случаи жизни мануалов не написано, я думал, вы читали в послании римлянам от Павла — «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чём свидетельствует совесть их и мысли их».

— Но эта цитата как будто вопреки религии получается — и без неё можно жить правильно. Тот воцерковлённый не дочитал, видимо, Библию до этого места. В общем, получается, что религия — это в чистом виде зомбирование.

— Конечно. Элементы и приёмы зомбирования вполне очевидны. Во-первых, используется страх смерти — она его вовсю эксплуатирует. Наверное, нет религий, которые в каком-либо виде не решали бы проблему смерти. Религия берётся помочь в избавлении от этого страха — обещает бессмертие если не для тела, так для души. Во-вторых, все эти ритуалы, обряды с воздействием буквально на все наши чувства. Иконы видим с ликами святых, слушаем песнопения, нюхаем куренье ладана, причастье пригубляем, принимаем водные процедуры — крещенье, окунание в прорубь, включаем моторику — крестимся, поклоны бьём. Набор для зомби полный, всё подобрано один к одному. В-третьих, тебе объявляют, что приняв религиозную идею, ты переходишь на другой, более высокий уровень своего состояния, в отличие от тех, кто религию отвергает. «Кто будет веровать и креститься, спасён будет; а кто не будет веровать, осужден будет». В христианстве именно этот тезис, эта идея является основной, рабочей. Всё остальное — лишь облатка, оболочка для этого тезиса.

— То есть, хорош только тот, кто в церковь пришёл. Это какой-то нацизм, расизм религиозный — деление людей по их «качеству» на основании некоего формального признака.

У Павла в кармане запиликал телефон. Достал, ответил. Звонок был, видимо, по поводу какой-то, ранее назначенной деловой встречи, уточнил срок — состоится на следующей неделе. Продолжил разговор:

— Религиозники и церковники скажут, что спасение получит не просто уверовавший, а... Ну, много они чего из своих религиозных сказок наговорят. На практике же религия работает так — её надо принять, только тогда ты будешь на пути к спасению. Приняв веру, ты становишься её защитником и рабом Господним, готов и обязан будешь покарать и даже убить человека ради её защиты. Вот от Иоанна Златоуста практические рекомендации: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом». Или же сам будь готов принять смерть за свою веру. И то, и другое объявляется святым, богоугодным деянием — путёвка в Царствие Небесное тебе обеспечена.

— Но ведь идея, идеология с элементами зомбирования, с такими установками — это ж ненормально. Пожалуй, что — и противозаконно. Такая идея должна быть под запретом.

— Здесь не всё просто и однозначно. Сравним с наркотиками. Более пятнадцати лет назад мой отец с большими мучениями умирал от рака. С полгода перед смертью жил на обезболивающих уколах. Вот и вопрос: наркотики — это зло или благо? Так же и с религией — пусть она будет для тех, кто в ней нуждается. Могут быть жизненные ситуации, когда кто-то в вере в бога находит для себя помощь. Есть просто-таки склонные к религиозности, им вера нужна. Вопрос в другом — религию нельзя устанавливать в обществе на уровень идеологии, некой социальной или общественной идеи. Церковь в своих правах не должна ничем выделяться среди каких-либо сообществ «по интересам», типа — филателистов, уфологов, астрологов и тому подобное. И ещё, что очень важно — надо признать и утвердить недопустимость внедрения религии в сознание детей, ещё не способных к самостоятельному духовному поиску.

— А как это утверждение будет относиться к семьям, где родители религиозны?

Барсик, тёршийся о ноги Павла, заскочил к нему на колени.

— Он у нас к гостям всегда пристаёт, столкни его на пол.

— Нет, пусть сидит — уж очень хорош котяра!.. К внутрисемейным отношениям это никак не относится. Родители вправе сами решать вопросы воспитания своего ребёнка, формирования у него какого-либо мировоззрения. Имеется в виду, что это не должно, не вправе делать общество и государство.

— Но тогда будет так, что дома ребёнку говорят о Создателе и о сыне его Иисусе, а в школе называют это сказками, говорят, что мир создан вовсе-таки не «создателем», что никаких подтверждений этой «гипотезе» нет.

— Так и что теперь делать? Отказаться от светского обучения? «Закон божий» в школах вводить? Их, этих богов многие сотни, если не тысячи. В одной семье почитают Иисуса, в другой — Моххамеда, в третьей — иудейского Яхве или Будду, Кришну, Кетцалькоатля какого-нибудь. Бог, видите ли, создал Вселенную. Возможно. Какой? Который из них? Светская школа может только дистанцироваться от всех религиозных идеологий. И должна, обязана это делать. Хотя в курсе истории Древнего Мира можно рассказывать о том, как религии создавались, что влияло на их создание и утверждение. Но не как «закон божий» это давать, а как объективное, научное религиоведение.

— Подожди, Павел, а как же, например, с коммунистической идеологией? Государство же внедряло в сознание детей подобную идеологию. Это было противозаконно?

— Видишь ли, общество в целом не может существовать без какой-либо идеологии. Не обязательно, чтобы она была типа коммунистической или, наоборот, национал-социалистической. Не обязательно она должна быть чётко сформулированной и прописанной в каких-то «первоисточниках». При рабовладельческом, например, строе не было «Манифеста рабовладельческого общества», но идеология этого строя была.

— Например?

— Я ж говорю, что это не обязательно «Манифест» какой-то. Достаточно каких-либо подтверждений, допустим, в литературе, в сказках, в эпосе, в живописи, что рабство — это нормально, это естественно. Вот ту же Библию взять — Ветхий Завет. Для древнего мира сам Бог-Яхве рабовладение утверждает: «не желай дома ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его». Уважай чужую собственность — ни раба, ни рабыни, ни осла чужих не желай.

— Так ведь и правда — утверждает рабовладение!

— Без какой-либо идеологии, без объяснения и без оправдания существующего порядка ни одно общество существовать не может. Иначе оно просто развалится, что, видимо, и происходило, когда рушились цивилизации или какие-либо общественные формации — общество менялось, а идеология оставалась прежней, не соответствовала изменившимся условиям. В обществе, являющимся социалистическим и объявляющим себя переходным к обществу коммунистическому, привитие детям коммунистической идеологии — это было совершенно нормально.

— А почему тогда религиозную идеологию прививать нельзя?

— Мы же говорим: религия зомбирует своих адептов, вводит их в психологическую зависимость от себя, устанавливает деление людей на хороших и плохих по факту принятия или непринятия религиозной идеи. Это недопустимо. Правда, в том варианте коммунистической идеи, который во времена СССР был, тоже есть схожие моменты. Например, в «Моральном кодексе строителя коммунизма» есть такой пункт: «Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов». Это повторение первой из десяти заповедей: «да не будет у тебя других богов пред лицем Моим». И работают обе эти «заповеди» абсолютно одинаково — не принимающие веру-идеологию есть твои враги. «Врагов коммунизма» во времена СССР расстреливали, заключали в тюрьмы, в психушки.

— Так, Павел, и сейчас вот Юрий Вяземский, кандидат наук, профессор на всю страну по ТВ заявляет: «Атеист — это животное, больной, надо лечить». Опять, видимо, психушки для врагов веры и идеи? Ну, и сплошь и рядом понимание религии так, что она для общества полезна, является, видите ли, носителем и оберегом морали и нравственности.

— Такое вот у них понятие о нравственности, что её можно с помощью лжи устанавливать. Даже и верующими-то многими далеко не всё в этих библейских сказках воспринимается в буквальном смысле — правильно ты говоришь о творческой интерпретации. И ребёнок 10-ти лет, пришедший на урок «закона божьего», это так же будет воспринимать — как сказки. Он и в Деда Мороза давно уже не верит, так с какой стати он должен верить в какого-то самодура, злобного старикашку с его заповедями?

— «Не нравится мне этот Бог — какой-то он злой!» — реакция пятилетнего ребёнка на мультфильм по мотивам Библии.

— Вот именно. Но толстый, бородатый дядька в длинном одеянии и с крестом на шее, будет ему всё же говорить, что этот злобный старикашка и есть наш «создатель» и «творец», карающий нас за грехи наши, но и «всепроститель» тоже, надо молиться ему и поклоняться.

— А если не говорить о божьем самодурстве? И о том, как он на небесную твердь приделывал звёзды, Луну, Солнце? А лишь о «не убивай» и о «не укради»? Эти интеллигенты примерно так и представляют обучение нравственности.

— Так ведь не получится, чтобы совсем-то не сказать о том, откуда эти заповеди взялись. В интернете выложен «катехизис Кураева» — он в качестве учебника предлагается на уроках «закона божьего». Из Ветхого Завета там только вот что: «Моисей поднялся на дымящийся Синай для того, чтоб там встретить Бога и получить от Него заповеди. 40 дней Моисей провел на объятой огнем вершине. Этот огонь не обжигал его, потому что он был знаком присутствия Бога. Бог сам начертал заповеди на каменных плитах (скрижалях), которые Моисей вынес из огня к народу». Простыми словами изложено, доступно. Но ни слова, что скрижали те Моисей разбил в гневе о землю, когда увидел, что народ, пока он на горе с Богом общался, стал молиться другим богам — Золотому Тельцу. Разбил скрижали с заповедью «не убивай», и тут же и убил три тысячи человек. Чтобы те, что в живых остались, верили только в одного бога, и ни в какого иного. И ничего не говорит Кураев о том, что Яхве вскоре продиктовал Моисею заново заповеди, но они теперь совсем другие, и нет теперь среди них «не убивай» и «не укради».

— И что — это действительно так?

— Чуть ли не в следующей же главе. Но поминают нам всегда только первый вариант — очередной пример религиозной лжи. Сколько я ни спрашивал, никто так и не разъяснил мне эту несуразицу с разбитыми скрижалями и с заменой заповедей божьих на другие. И нет у Кураева в его «катехизисе» этих креационистских штучек о сотворении мира и наших «прародителей».

— Не говорят детям всей «правды»?

— Нет, не говорят. О заповеди «не убий» они знать должны, а о том, что пророк, принесший эту заповедь, тут же сам и убивал — об этом умолчим. А убивал, потому что волю Яхве исполнял — тот был намерен вообще истребить народ Моисея за отступничество от бога, то есть от него же самого. Крут наш Создатель, как что не по нраву ему — поголовное истребление. И опять всё заново, с «чистого листа» — «итак оставь Меня, да воспламенится гнев Мой на них, и истреблю их, и произведу многочисленный народ от тебя». Не скажем детям о новых скрижалях, о «гневе Божьем» и о гневе Моисеевом, умолчим о «создании-сотворении».

— Так и что? Дети разве про эту сказку ничего не знают?

— Знают, конечно. Видят они, чувствуют эту нашу ложь, наше лицемерие. Кто-то из них уже сейчас понимает, кто-то позднее поймёт, что в мире взрослых так принято — всё во всём на лжи основано, даже заповеди моральные с помощью лжи устанавливаются. Вот и скажи: на пользу ли это обществу, когда в нём с детства ко лжи приучают, объявляют, что лгать можно даже в самом святом, в духовном? И входит ребёнок в наш взрослый мир с осознанием того, что всё в нашей жизни вокруг лжи крутится, во лжи мы живём, с ложью и помираем. Человек — это устройство по производству лжи. А также по её потреблению. Я вот загляну иногда в Библию — ну ведь чушь, порой, полная. А посмотришь вокруг — в эти сказки верили и верят миллионы людей тысячи лет.

— Полагаю, что ещё и долго будут верить.

— Мягко сказать — долго. Думаю, что религия, как и вообще ложь — это навсегда. Вряд ли человек от неё когда-то избавится. Вот ещё что расскажу. Моей жены знакомую пригласили преподавать что-то из школьных дисциплин в православную гимназию. Она говорит: не приходилось никогда ранее встречать на такой ограниченной территории столько детей, озабоченных собственной смертью.

— Павел, ты прямо-таки зажёг меня идеей написать эту картину. В её сюжете обязательно ребёнок должен быть.

— Да, пожалуй.

— Знаешь, как-то на одной теледискуссии слышал такой вопрос: если завтра исчезнут вдруг все религии и все их проявления, потеряете ли вы что-нибудь? А общество? Ты как ответил бы?

— Я, как отдельная личность, ничего не потеряю. Но немалое число людей будет лишено поддержки важнейшей части их сознания — Бога, данного им религией. То есть того, что обеспечивает им в какой-то степени душевное равновесие. Для них эта потеря — это когнитивный диссонанс, «разрыв шаблона». Религии нужны таким людям, пусть они для них будут. Но я против клерикализации общества в целом. Как сказал когда-то один английский епископ: «Чем ближе к Церкви, тем дальше от Бога».

Павел встал с дивана, подошёл к окну. С минуту стоял, молча смотрел на улицу. Повернулся к Максиму:

— Для себя я установил так, что уйти в религию — это, значит, завершить свои духовные поиски в ложном, тупиковом направлении. Истина — это не что-то навсегда установленное, кем-то нам данное. Познать истину нам не суждено никогда. Истина недостижима для нас как линия горизонта — мы к ней приближаемся, она от нас удаляется.

— «Чем более я знаю — тем яснее для меня, как мало знаю я».

— Да, именно так. Истина — это постоянное движение, бесконечный путь, непрекращающиеся поиски. Приход в религию, прекращение духовных поисков, объявление, что ты истину нашёл — это духовная смерть.

***

Не сразу взялся Максим за этот заказ. Какие-то новые заказы набежали, выставки. О картине для Павла постоянно помнил, прикидывал какие-то варианты, делал наброски. Но не было ничего, что захватило бы: вот она и есть, моя тема. Откладывал эскизы в специально заведённую папку. Довольно-таки твёрдо определился с тем, что главным героем картины будет ребёнок. Была также мысль, что действие картины будет в церкви. Но как этот сюжет выстроить, что сделать в нём основным? Пока никакой идеи не было. В поисках её просматривал имеющиеся у него альбомы с репродукциями картин на религиозную и антирелигиозную тему как русских художников — Перов, Репин, Суриков, Поленов, Лосенко, Ломтев, Иванов, Бруни, Зеленский, так и зарубежных — Дюрер, Мазаччо, Босх, Брейгель, и других. Кое-что из истории религии читал.

С Павлом ещё встречались, общались. С заказом он не торопил. Разговаривали не только о религии, вообще — «за жисть». Выяснилось, что Павел пишет «вирши» — так он их в шутку называл, давал Максиму почитать. А ещё понравились и запомнились чьи-то строки, которые тот ему прочитал. Максим назвал это «молитвой» — уж очень созвучны они оказались с его собственным самоощущением и с ощущением Бога:

Поговорить с тобой хочу я.
Ведь ты ж мой Бог —
меня во всём ты понимаешь,
и в чём-то одобряешь,
в чём и осуждаешь.

Советы и оценки мне твои нужны, необходимы,
по ним свои поступки я сверяю,
по ним прогнозы строю я свои
последствий или результатов от того,
как в жизни поступаю,
как мыслю и к чему стремлюсь я.

Всё в тебе слилось —
мой разум, чувства, жизни опыт —
триединый этот сплав и есть мой Бог,
что Совестью зовётся.
Есть Совесть, Разум и Душа — вот боги наши,
всё остальное — от лукавого.

«Бог человека — его Совесть», —
древнегреческий поэт Менандр сказал
за 300 лет до рождества Христова.
«Совесть — подсознательный наш Бог», —
психолог Виктор Франкл позднее это повторил.

Совесть и Душа — понятия во многом общие,
они и есть та сущность,
что представляем мы собою в этом мире.
Такие разные во всём, единые лишь в том,
что человеки мы, из sapiens`ов рода.

А ещё запомнились размышления Павла по теме религии и агностицизма:

— Рассуждаем следующим образом. Мир многомерен. Но для всего существующего в этом мире многомерность ограничена лишь некоторым количеством измерений в пределах, заложенных Природой. Для кого-то эти пределы шире, для кого-то — уже.

Когда-то, ещё во времена перестройки, я посетил несколько заседаний одного самодеятельного философского кружка. Там как раз был разговор на эту тему.

Возьмём солнечный луч. Он летит во Вселенной в одном направлении и не знает, что такое влево, вправо, вверх, вниз или назад. Его существование ограничено лишь одним измерением.

На дне океана живёт маленькая ракушка, моллюск. Ползает по песочку, чем-то там питается. И всю жизнь проводит на плоской поверхности. Вправо, влево, вперёд, назад — это она знает. Но не знает, что такое вверх и вниз. Потому что ей, по её природе, это и не нужно. Она живёт в двух измерениях.

Рыба, птица, какое-либо животное живут в трёх пространственных измерениях.

А вот человек, как существо разумное — живёт уже в четырёх измерениях. Для него, кроме пространства, существует ещё и время. Никому из более низких существ это измерение осознать не дано.

Луч не знает, что такое влево, вправо, вверх, вниз или назад.

Улитка не знает, что такое вверх и вниз.

Рыба никогда не узнает, что такое время.

Осознание, ощущение времени возможно лишь при наличии разума. Человеку это дано.

Но можем ли мы утверждать, что многомерность мира ограничена лишь четырьмя известными нам измерениями? Если мы будем это утверждать категорически, то уподобимся улитке, для которой не существуют и не требуются такие понятия, как время, вверх, вниз.

Абстрактно мы можем, конечно, допустить более многомерный мир. Разум, способности к абстрактному мышлению позволяют нам это сделать. Но реально ощутить себя в нём мы не сможем. Для этого недостаточно разума, который дан человеку Природой. И дело здесь не в количестве информации, не в уровне нашего познания мира. Ощутить какое-то следующее измерение мы неспособны по своей природе. Мы не можем иметь какого-либо чёткого и ясного представления о том, что может быть над нами, какое оно. Как, например, неспособен прочий животный мир ощутить четвертое измерение — время.

Ещё пример. В реку вошёл рыбак с удочкой, стоит в воде по колено. Какое представление могут иметь о нём рыбки, плавающие у его ног, видящие лишь его сапоги? Им неясен полный облик существ, которые входят в реку, неразрешимыми навсегда будут вопросы: кто они, зачем, какие у них помыслы?

Большинство людей по своей психологии, по складу своей натуры не готовы или не способны к принятию Высшей Идеи, Высшего Смысла как какого-то абстрактного понятия. Им надо бы конкретнее и понятнее. Сочинённый в религии Бог, во многом напоминающий нас самих — вот он нам понятен, с ним вроде как даже пообщаться можно, какие-то надежды возложить, испросить милосердия и прощения за грехи наши, получить от него прощение за них. Бог, мол, милостив, снизойдёт до каждого, выслушает и простит. Создатели религий, а затем церковники и власти используют эту человеческую слабость — дают нам суррогат идеи, удобной для принятия, позволяющей довольно легко «подсаживать» человека на эту идею, делать его зависимым и от идеи, и от её проводников-проповедников.

Не всё в нашем мире может быть объяснено на том уровне знаний, которыми мы на данный момент обладаем. Что-то, может, и никогда не будет объяснено. Так и есть: «Чем больше я знаю, тем больше я не знаю». А знаешь, как графически отобразить это высказывание? Возьмём лист бумаги, поставим в центре точку. Точка — это наши знания среди всего прочего огромного незнания. Наши знания стали шире — рисуем вокруг точки кружок. Объём знаний возрос, но и граница с незнаемым стала больше! Рисуем кружок ещё большего диаметра — граница с незнаемым ещё увеличилась. То есть, чем более мы знаем, тем для нас становится очевиднее, что незнаемого ещё больше. И так до бесконечности. Это надо принимать как данность — познавай, расширяй свои познания, получай следующие вопросы, иди в познавании дальше. Этот путь бесконечен.

Но есть люди с другой философией. Их не устраивает такое объяснение, что для нас всегда будет что-то нами непознанное. Ладно бы, если бы это неудовлетворение устремляло их к познанию. Нет, им достаточно того, чтобы непознанное было каким-то простым образом «объяснено». Одни сами берутся за объяснения — это один тип людей. Пример — библейские сказочники, создатели прочих религий. Другим достаточно получать от кого-то готовые объяснения, пусть самые нелепые, принимать их на веру, лишь бы не оставаться в неведении. Есть сомнения в теории Дарвина или её непонимание — всё ясно, нас Бог сотворил. Непонятно, как Вселенная образовалась, масса вопросов, неизвестно когда на них ответы будут — нечего и голову ломать, творение это Господне. Нужно этому типу людей простое, готовое «объяснение», хоть ты тресни...

Можно ли категорически говорить, что над нами нет никакой Высшей Силы, что наше существование не подчинено какому-то Высшему Смыслу? Не берусь это ни утверждать, ни отрицать. Знаю только, что если над нами и есть какой-то «Бог», какая-то Высшая Сила, то это совсем не то, что мы можем сами себе придумывать. И знаю также, уверен, что познать эту Высшую Силу человеку не суждено никогда, она из другого измерения, которое нам недоступно — вспомни про рыбака и рыбок. Мы можем только допускать, что в каком-то виде она есть. Но поклонения к себе она не требует, и религии никакого отношения к ней не имеют.

***

У Максима были ранее некоторые взаимоотношения с религией. Относительно близкое знакомство с ней началось в возрасте около 20-ти лет. Не с церкви началось, а с прочтения книги Зенона Косидовского «Библейские сказания». Сейчас, два с половиной десятилетия спустя, не помнит, несла ли в себе та книга какую-то религиозную задачу. Возможно, что и несла, но запомнилась она ему, в основном, как некий искусствоведческий труд, иллюстрированный фотоснимками произведений живописи и скульптуры на библейские сюжеты. Большей частью это были сюжеты из Ветхого Завета.

Он не был верующим, и к религиозности книга его не подтолкнула, но при случае и по возможности начал интересоваться библейскими текстами. Потом, несколько лет спустя, пришлось даже написать кое-что на тему религии. Об этом вообще — целая история.

В середине 90-х в вечерней городской газете был опубликован его материал — достаточно объёмная статья, которую редакция разделила для публикации на два номера газеты. Девяностые — это время потери обществом идейного стержня, отказа от коммунистической идеи и попыток поиска многими какой-то идеи взамен. Максим не искал ничего в религии, относился к ней трезво и критично. Вот, например, характерная цитата из той его статьи, написанной более 15-ти лет назад:

«Библия создавалась многими людьми в течение длительного времени. Одна из задач её авторов — это сделать её сборником норм и положений, которые нужны людям в их жизни и во взаимоотношениях друг с другом. Для существования общества необходимы какие-то общие принципы, которым нужно следовать, а также правила и ограничения, которые нарушать нельзя. Нужны какие-то единые моральные нормы, сверяясь с которыми можно давать оценку нашим поступкам. В Библии эти нормы (заповеди) даны исходящими не от людей, а от Бога и от сына его Иисуса Христа. Привлечение для этого богов понятно и объяснимо. Разве могут люди, с их слабостями и недостатками, быть авторами законов и моральных норм для самих себя? Нет, дать их нам должен кто-то, совершенно отличный от нас, стоящий выше нас. По Библии заповеди даны нам Богом, т.е. некой Высшей Силой. Только так может быть обеспечен контроль за их исполнением, наказание за их нарушение, поощрение загробной райской жизнью за послушание. Люди ищут способы дать себе законы таким образом, чтобы их исполнение давалось им как можно проще. Проще — это когда исполнять их надо под контролем и под угрозой наказания. Быть рабом, тем более — Господним, гораздо легче и удобнее, чем быть духовно свободным, быть самому себе нравственным судьёй, судить самого себя за грехи свои».

Что послужило поводом к написанию той статьи?

Дочь двоюродного брата Максима, девушку 15-ти лет, затянули в секту «Свидетели Иеговы». Она ходила на занятия в художественную школу, мама одной из её соучениц втянула её в эту секту. Дома появились журналы «Сторожевая башня», «Пробудитесь!», в разговоре стало кое-что промелькивать религиозно-догматического о грехах, о вечной жизни, о Страшном Суде. Родители Марины были обеспокоены, хотели отвратить её от секты, но не знали, с чего тут следует начать. Рассказали об этом Максиму. Он высоко оценивал способности племянницы в живописи, решил попытаться что-то предпринять.

Разговаривал с Екатериной Гориной из областной Комиссии по правам человека. Но чем-либо конкретным она помочь не могла — миссионерская деятельность секты не являлась противозаконной.

Взялся за знакомство с журналами этой секты, издавались, в основном, в Германии и в США. Вот что писал он в своей статье по результатам этого ознакомления:

«Толкование Библии свидетелями Иеговы во многом отличается от традиционного. Они, например, отрицают крест и утверждают, что Иисус был распят на столбе. За ношение креста свидетели осуждают прочих верующих. Говорят, что если Сын Божий распят на кресте, как утверждают «церковники», то совершенно неправильно делать символом веры орудие его смерти. Свидетели не признают никаких праздников. Единственным праздником, который завещал отмечать Иисус, является Вечеря Господня, или Вечер воспоминаний, в день 14-го нисана по еврейскому календарю. В этот вечер, в 33-м году после Рождества Христова, Иисус и двенадцать апостолов отмечали Пасху, и тогда он и сказал, что один из них его предаст. Он завещал своим ученикам каждый год в этот день, после захода солнца, собираться и говорить о Боге».

Чтобы больше узнать об этой общине, сходил на их ежегодное мероприятие, на Вечер воспоминаний. Проводился в том году 26 марта во Дворце железнодорожников. Марина тоже там была вместе с подружкой и её мамой. Максим это точно знал, но в большом дворце им привелось разминуться, не встретиться.

При входе встречают молодые люди в строгих тёмных костюмах, выглядят торжественно, здороваются с каждым пришедшим, приглашают пройти в гардероб. Слышит — между собой переговариваются: в позапрошлом году было около 100 человек, в прошлом — 200, а в этом гораздо больше будет. Похоже, что говорят так, чтобы их пришедшие слышали, а когда будут следующих гостей в гардероб провожать, то же самое будут говорить и для них.

Сцена убрана со вкусом, всё свободно, просторно. По боковым стенам сцены и в глубине её полупрозрачные занавеси светлых тонов — белые, голубые, свисающие складками и волнообразно. Такие же занавеси обрамляют верхнюю часть сцены по её переднему краю. Всё ассиметрично, воздушно. Пол застелен каким-то однотонным ковровым покрытием. На переднем краю сцены, но не совсем по центру — лёгкая трибуна-пюпитр.

Нигде никакой символики, ничто не отягощает ни взгляд, ни мысль, ничто ничего не навязывает и не символизирует. Собравшиеся одеты празднично, ближе к строгому стилю, примерно так, как если бы пришли на спектакль, на оперу. Многие с детьми, есть совсем с маленькими, но не слышно какого-либо детского шума — плача или громко сказанных слов. Несмотря на то, что Максим был посетителем предвзятым, знал, что пришёл на собрание, так называемой, тоталитарной секты, впечатление от убранства, от вида публики весьма приятное.

К трибуне подошёл докладчик — пожилой, седоватый мужчина, тоже в строгом тёмном костюме. Ниже среднего роста, но крепыш, этакий Жан Габен. Поздравил собравшихся с праздником. Сказал, что нас с каждым годом становится больше — только вот сюда на Вечерю пришло сегодня более 500 человек. Затем приступил к чтению доклада — именно доклад у них называется, не проповедь, не просветительское слово.

Говорил о Боге, об Иисусе, о заповедях. Запомнилось мало, внимание привлекала публика. Произвело впечатление, как участники встречи воспринимали доклад. Практически все имели при себе Библию. Большинство были семейными парами, поэтому Библия была обычно одна на двоих. Видно было, как соседи слева, справа, спереди после каждой цитаты докладчика и указания главы, откуда она была взята, склонялись голова к голове над книгой, шелестели страницами, находили нужные строки, заново прочитывали их скороговоркой, полушёпотом. Докладчик специально каждый раз делал паузу. Видимо, в таком чтении есть для «свидетелей» некое ритуальное действо. А вернее всего, тут всё чётко продумано и выверено — это закрепление в памяти прослушанной цитаты её визуальным восприятием при прочтении в книге и с подключением «механики» — поиска нужной страницы и места на ней. Хороший приём для заучивания текста.

После чтения доклада — заключительный ритуал. Свидетелю, сидящему с краю в первом ряду, подаётся чаша, как потом оказалось, с красным вином и плавающими в нём кусочками хлеба — «кровь и тело Господни». Он передаёт чашу своему соседу, тот — далее, и так до конца ряда. На другом краю чаша передаётся во второй ряд, проходит по нему. Потом на третий. И так пока весь зал не будет пройден. И Максиму пришлось в этом участвовать — чашу, поданную ему соседом слева, передал соседу справа. Этим ритуалом вечер воспоминаний был закончен.

Община «Свидетели Иеговы» — одно из множества христианских направлений. Относят её к сектам, хотя вероучение у них основано на той же самой Библии. Причём свидетели Иеговы утверждают, что именно они следуют буквально каждому слову Библии, в отличие от всех прочих конфессий, тоже признающих Святые Писания. Делают упор на том в них, где говорится о могуществе Бога, о его непримиримости к каким-либо отступлениям от Завета. Ещё одна цитата из той статьи Максима:

«В журнале «Сторожевая башня» от 15 февраля 1994 года (издательство Watch Tower) идеологи «Свидетелей Иеговы» пишут:

Свидетели проповедуют близкий конец света и пришествие царства Божьего на земле, предсказанные в Библии. Все люди погибнут, спасутся только истинные последователи Бога, т.е. члены общины «Свидетели Иеговы». Свидетели говорят о конце света как о неизбежном факте, который свершится уже в ближайшем будущем. «После того, как Бог очистит землю от всякого зла и от злых людей», для свидетелей наступит райская жизнь на земле. «Какое же прекрасное будущее ожидает избранных и великое множество, когда Иегова приступит к освящению своего святого имени!».

Я спрашиваю девушку, втянутую в секту: погибнут ли, по мнению свидетелей, при конце света люди другой веры — мусульмане, иудеи, буддисты и т. д.? Отвечает: «Да». А люди, верящие в Бога и Иисуса Христа, но не входящие в общину «Свидетели Иеговы»? — «Да». А мама и папа твои, твоя сестрёнка — тоже должны погибнуть? — «Да». Какое же свидетели предлагают нам всем спасение? — «Стать свидетелем».

О любви к Богу, о страхе гнева Божьего и о том, что спасётся только тот, кто к вере придёт и в воскресение Иисуса уверует — это же всё тезисы из традиционного христианства, из одной и той же книги всё это взято. Вынужденное знакомство со «Свидетелями Иеговы» добавило знаний о религии.

Чем же закончилась эта история с Мариной? Максим решил, что единственное, что он может в этой ситуации сделать — это попробовать изложить некоторые свои размышления о религии на бумаге, чтобы это было последовательно и логично, с приведением каких-то цитат и аргументов. Она уже не ребёнок, может это понять и осмыслить. Написал статью, показал её своим родственникам. Они дали почитать дочери, та прочитала, но ничего на это не ответила.

За этот год образовался круг «товарищей по несчастью», то есть родителей таких же вот обманутых детей, и они считают, что статью следует опубликовать в газете. Максим отдал текст в редакцию вечерней городской газеты, статья была опубликована. Как бы то ни было, но Марина от секты постепенно отдалилась. Её родители считают, что помогло в этом в первую очередь участие со стороны Максима — факт этого участия и его статья.

Кроме Павла и Марины у Максима были ещё знакомые, порвавшие с религией и церковью. В Живом Журнале когда-то завёл свой блог, но заглядывал туда лишь время от времени. После знакомства с Павлом стал более регулярно заводить там странички на антиклерикальную тему. Появились отклики, новые знакомства. Рассчитывал на эти общения как на помощь в поиске идеи сюжета новой картины. По крайней мере, считал полезным уже то, что расширялись его познания о религии и о том, что с нею связано.

Одна из его новых знакомых — Ирина, биохимик по образованию. В 1979 году окончила Московскую академию ветеринарной медицины и биотехнологии имени К.И.Скрябина — так теперь этот ВУЗ называется. В переписке с Максимом пишет: «Наши ровесники поймут, что это было за время. Занимались спортом, учились, слушали музыку, ходили в консерваторию, читали «Литературную газету» и журнал «Иностранная литература». Кроме увлечения наукой, занималась экстремальным туризмом — альпинистские восхождения, сплавы по горным рекам, конные походы».

Но... неожиданная встреча, любовь, и, как она говорит: «я попадья с 20-летним стажем, как и полагается попадье, у меня пятеро детей».

Теперь, в замужестве у неё две страсти:

— религия: «Вычитывала евангельские страницы с трепетом, прилагаясь с радостью к христианской этике. Мне, всегда любившей мир и всё в нём пребывающее, Бог-Любовь был близок»;

— и семья: «Подрастали дети, решила не отдавать их в школу и учить сама. Только самая младшая закончила школу, да и то потому, что появилась такая школа, которой я могла доверить своего ребенка».

Но годы идут... Вот что она говорит о первой из этих страстей, которой отдавалась почти 30 лет своей жизни: «Да, я по неопытности, в 24 года приняла ложную идеологическую установку, но искренне следуя ей, вышла, пропуская через сердце все её конструкции, определила и отделила ложность от подлинности. В 2007 году я окончательно покинула церковную ограду».

Или вот ещё знакомый, Владимир. Пишет про себя:

«Будучи русским человеком по национальности и «советским» по воспитанию и по усвоенной с детства культуре, а также православным по крещению (крещение принял в возрасте 22 лет), отвергший затем для себя православие по причине его ортодоксальности, я много лет принадлежал потом к Католической Церкви, как формально, так и по убеждениям. А ещё был, как теперь говорят, «христанутым», так что хотел стать священником и едва им не стал. Имею богословское образование (учился в Польше и Словакии), неплохо ориентируюсь в догматических системах главных христианских конфессий, но в итоге эволюционировал в невера-вольтерьянца. Не намерен категорически отрицать, как и категорически поддерживать, ни одну из таких систем. Полагаю, что каждая из них содержит некое зерно истины, но имеет и свои «слабые места». В сущности, всё это — лишь игра человеческого ума, набор «рабочих гипотез об устройстве непознаваемого Бога», который затем, по недоразумению, объявляется окончательным «Божественным Откровением».

И ещё знакомство — Николай. В отличие от Ирины и Владимира, которым за 50, и в религию они пришли ещё до перестройки, Николаю — 30, он из «нового набора». Пишет: «Я служил алтарником в церкви 7 лет (РПЦ). Имею десятилетний религиозный опыт. В церковь пришёл сам, по убеждениям, родители неверующие. Стал становиться церковным диссидентом когда, изучая церковные каноны, увидел в них дикое количество противоречий. А также, что сама церковь половину канонов не соблюдает, но втирает очки, что «свято хранит каноны, данные нам Богом через святых отцов, уже 2 тысячи лет». Сама РПЦ — это тоталитарная, абсолютно не демократическая организация; епископы на местах деспотически управляют епархиями и не терпят ни малейших рассуждений. Лицемерия в церкви полным-полно. Здравомыслящий человек, прочитавший даже официальную академическую историю церкви, не может не проникнуться отвращением к церковной истории, не ужаснуться. Если говорить о людях, то в церкви немало хороших людей, но это те, в основном, что пришли сюда с уже высоким нравственным уровнем. Некоторые священники сравнивают церковь с «духовной лечебницей», но я ни разу не видел духовно вылеченных церковью людей. Знаю десятки попов и прихожан, которые долгие годы живут в своих страстях и не могут даже признать свои грехи — не то, чтобы покаяться».

Заходят на страницы блога к Максиму и те, кто позиционирует себя верующими. Вступают в разговор вроде как с желанием защитить свою веру. Но разговор этот сводится лишь к тому, что они чувствуют Бога, а вот хозяин журнала или какой-то ущербный — Его не чувствует, или не хочет над собой поработать, чтоб тоже Его ощутить, уверовать в Него. Утверждая несомненность наличия бога, они на эти свои чувства как раз и ссылаются. Наиболее настойчивым отвечает в таком примерно виде:

Так и хорошо, что вы его чувствуете, что есть у вас этот самый бог. Я же совершенно не против того, чтобы он для вас был. Но почему вы в защите своего бога, как говорится, переходите «на личности»? Говорите, большей частью, обо мне — какой я неспособный его почувствовать, какой, видите ли, духовно ленивый, что к этому не стремлюсь. Почему вы считаете, что я хуже вас, исходя только из того, что у меня иное миропонимание? Почему вы, ставя себя в положение высоко духовных личностей, считаете нормальным осуждать тех, кто не чувствует того, что чувствуете вы? Почему вы объявляете своё миропонимание верным, правильным, а моё плохим, вредным? Ведь вы же даже и в полемику со мной не вступаете, а если и пытаетесь что-то возразить, так это опять же сводится лишь к вашим эмоциям, к вашему восприятию бога, и ко мне, к моей неспособности «понять очевидное». И вы, будучи такими высоко духовными, не чувствуете, не осознаёте, что такая ваша позиция, такой стиль общения — это недопустимо, это, как минимум, оскорбительно для того, кого вы назначили себе в «собеседники». И, тем не менее, вы можете это всё говорить в елейном тоне, с лицемерным сочувствием, с пожеланиями о «прозрении» и заканчивать ваши эти писания чем-то, типа: «Да поможет вам Бог!», «Да хранит вас Господь!». Но чаще в ад меня отправляете: «А всё-таки хоть иногда, да просите, чтобы Бог Творец вам открылся. Вы же не хотите там быть, где тьма, плач и скрежет зубовный?».

Ну, и, конечно, обязательный вопрос от них к атеисту: почему вы утверждаете, что Бога нет, на каких основаниях, где у вас этому доказательства? Отвечает им: не считаю нужным приводить вам какие-либо доказательства, которые для вас доказательствами всё равно быть не могут, также как и ваши для меня.

У вас ведь так принято, что как только религию критикуют материалисты, так вы обязательно научных обоснований и доказательств их слов требуете. С вас же достаточно лишь ваших ощущений и чувств. Вы-то чем обосновываете существование Бога? «Потому что я это чувствую». Так и на здоровье, продолжайте себе чувствовать.

Для простоты дела скажу: у меня, также как и у вас, есть право иметь своё собственное мнение или быть в согласии с чьим-то мнением, принимать его. Вы принимаете утверждение о Боге? Вы в него верите, он для вас есть? Кто же против? Верьте в него, живите с ним. Почему я не могу принять обратное утверждение? Пусть даже будем считать, что оно столь же не доказанное и не доказуемое как и ваше. Но чем это утверждение хуже вашего? По-моему, оно так и гораздо лучше — в нём нет ни лжи, ни противоречий. Так что вот вам мой ответ по поводу бога: я в ваших религиозных богов не верю, их нет для меня. Вот и всё!

Как видите, я вынужден говорить с вами на языке вашей же логики — «верю — не верю». Это нетрудно, поскольку она довольно-таки проста — это «логика чувств», в ней не надо размышлять, не надо применять методы скептического исследования, надо лишь чувствовать и верить. Я могу понять вашу позицию, признаю за вами право на принятие любого мировоззрения. Не выношу вам никаких личностных оценок на основании вашего выбора. Не пытаюсь вас наставлять на «путь истинный». Тогда как вашей религией, соответственно, и вами тоже, устанавливается, что вы хороши, а я плох, что ваше мировоззрение верно, а моё ущербно, считаете возможным и допустимым учить меня и поучать, утверждаете, что общество будет хорошим, если оно примет ваше мировоззрение и откажется от моего. При этом никакой дискуссии с вами на эту тему не получается.

Ему пишут: становятся христианами не от каких-то логических доказательств — это интимный и духовный момент, если вы не разглядели в себе духовной основы, всё без толку. Отвечает им: полностью с вами согласен, поэтому и говорю, что вера зависит лишь от настроя, от внутренней готовности её принять.

Действительно, никакие доказательства здесь не нужны. Мало того, если бы бог был доказан, он во многом потерял бы для вас свою привлекательность. Ведь тогда стали бы возможными реальные претензии к нему, к аду, к раю, к принципу направления в эти места, были бы вполне реальные в нём разочарования. Бог на то и бог, чтобы просто верить в него безо всяких знаний о нём. Поэтому вам для подкрепления своей веры не прямые доказательства нужны, а косвенные, в виде каких-то «проявлений» Бога. Например, чудеса — неопалимый огонь, мироточение икон, видения всякие. Или вот статистику себе такую вывели — из 300 известных учёных 292 верили в бога. Да хоть и все 300 — это не будет для нас никаким доказательством. Допустим даже, что и верили. Ну и что из этого? Чья-либо вера не является никаким ничему доказательством. А вам это душу греет, что вот тот-то и тот-то такой умный и учёный, а тоже верил. Вы даже коллайдер атеистический к себе в актив записали — он для вас «частицу бога» ищет.

При определённом настрое можно поверить хоть в Святого Летающего Макаронного Монстра. Религиозная сказка — она ведь чем хороша? Она создаётся для того, чтобы быть принятой нами, воспринятой нашими чувствами, она помогает нам в каких-то житейских невзгодах, для кого-то снижает, возможно, страх перед неизбежностью смерти.

А ещё — упрощает понимание вопросов мироздания, которые нелегко нам бывает охватить своим разумом. Те ответы, что даёт нам наука, не могут быть приняты чувствами, как это в религии. Нужно включать свой разум, и при этом ещё осознавать его ограниченность.

Вот и получается, что правда — вещь, в лучшем случае, нейтральна, а то так и неприятна. Если вера, не требующая ни знаний, ни умственных усилий — удобна и приятна, то знания, их получение, оценка и осознание — обременительны и сложны. Религиозная ложь, сказка доставляет удовольствие. Вместо ощущения ущербности по причине неспособности охватить разумом весь этот сложный мир, она даёт чувство приобщения к некой высшей духовности.

Или вот такое объяснение Ирина даёт: «На главные вопросы человеческого бытия некоторый тип людей отвечает определённым стандартным образом. Например, бог сотворил мир и всё. Вопрос закрыт и человеку спокойно. Смысл жизни — в стяжании посмертного блаженства. Неудачи, болезни — так богу угодно. Жить так проще. При этом человек вполне рационально мыслит на все другие темы, может быть известным ученым. Но самые экзистенциальные вопросы для него закрыты, он ими не мучается».

Оппоненты Максима нередко обвиняют его в «агрессии против верующих». Он в ответ спрашивает: почему вы моё непринятие религии, объявление её ложью называете «агрессией» против вас лично? Я ведь о вас вообще ни единого слова не говорю, а лишь об идее, которую вы считаете истинной. Если бы истинной вы её считали только для себя, так это и ладно, и пусть. Но вы же считаете её истинной и для меня тоже, и для всего общества. Вы утверждаете, что персонаж из сказок, в которые я не верю, придумал и утверждает для меня и для всех нас моральные нормы.

Получается, что если я в этого персонажа не верю, то для меня нет и моральной нормы «не убивай»? Нет, уважаемые, не так это. Нравственные принципы «не убивай» и «не укради» мы не отвергаем, наоборот — объявляем их незыблемыми. Отвергаем лишь тот «факт», что их нам ваши боги устанавливают. Утверждаем, что к принципам этим люди сами пришли. А вот верующие в бога считали вполне нормальными убийства, которые совершались во имя веры и в защиту её, например, костры во времена инквизиции или реформ Никона — «по нашему указу таких злых людей и врагов Божиих велено во обрубех, обложивше соломою, жечь на смерть безо всякие пощады». Видимо, вы и сейчас так же считаете, что нормально это было.

Ведь вот посмотрите. Тысячу лет назад богами наших предков были Овинник, Домовой, Перун и прочие языческие боги и божки. И нормально они с теми божками жили. Например, Овинник. Он с нашими дедами и прадедами всегда рядом был. Случалось, что и наказывал, так, значит, за дело. Но ведь и помогал тоже. Следит, чтобы снопы уложены были по порядку, насылает сквозняки, необходимые для веяния зерна, наблюдает, чтобы провеиваемое зерно хорошо отделялось от мякины, следит, чтобы не было сушки при сильном ветре — от пожара бережёт. И вообще, защищает хозяйство от бед и от всякой нечисти. Очень нужный домашний божок.

Но князьям нашим для укрепления «вертикали власти» нужно было ввести единобожие и зависимость людишек от некого единого божества. Чтобы полная, абсолютная зависимость, а для надёжности, чтобы ещё и посмертная. А ещё, что очень важно, чтобы власти земные были бы «помазанниками» божьими.

И что? Привезли к нам заморского бога, как раз такого, что князьям нужен был. Перед этим, правда, выбирали из нескольких вариантов. Какого выбрать? Мусульманского, иудейского, католического? Остановились на византийском — богатством и роскошью богослужения поражены были.

А как поступили с богами, которым и сами молились, и все их предки, и которые вдруг, разом не нужны теперь стали? Перун был главный из них. Привязали деревянного идола к конскому хвосту, двенадцать мужей его плетьми стегали, приволокли на берег и «вринуша в Днепр». Для отказа от старых богов надо было их унизить, «опустить». В один миг поменяли веру предков на заморскую, удобную для князей.

Но вот прошло шесть с половиной веков. Чиновники церковные опомнились — молимся, оказывается, неправильно. Не так, видите ли, персты складываем — должно быть не двуперстие, а трёхперстие. Во время служб надо произносить «аллилуйя» не дважды, а трижды. Обходить храм во время обрядов надо не по солнцу, а против солнца. Вместо семи просфор служение должно быть на пяти. Вместо земных поклонов должны быть поясные. Ну, ещё что-то там из обрядов и ритуалов. И написано должно быть не Исус, а Иисус. Не заповеди главное и их исполнение, а обряды, ритуалы, буковка в писаниях.

Людишки уже привыкли, считают своими привезённые заморские «традиции». Большей частью и забыли уж богов своих предков, униженных и свергнутых князьями. А тут им опять и заново с немалой кровью религию меняют. Кто против навязанной Никоном модернизации, не хочет изменять вере, принятой предками более шести веков назад, тех лукаво и подло «раскольниками» объявляют со всеми вытекающими из этого последствиями. Это они же, оказывается, «раскольники» и есть.

И кто вот вы теперь? Никониане? Ведь это же вы последователи тех, кого Никон «ссучил», силой принудил к другой вере и к убийству своих же собратьев, с которыми вчера ещё в одной церкви рядом стояли. И религия ваша теперь — никонианская.

Вы эти убийства и костры эти преступными не признаёте? Или как? Скажете: сейчас во имя религии не убивают. Неправда, в мусульманском мире это есть — за карикатуры убивают. Скажете: это в другой религии. Во-первых, но так в религии же. Не посмеете же вы утверждать, что та религия плоха? Во-вторых, а светско-православное судилище над тремя девушками? Которые совершили деяние, подсудное лишь по статье кодекса об административных правонарушениях, по которой санкция — штраф. Но приговорены к реальному двухлетнему сроку лишения свободы по статье уголовного кодекса. Нарушили, видите ли, 15-е правило Лаодикийского Собора, 62-е и 75-е правила Трулльского Собора IVи VIIвеков!.. Ну, и как это вам? Это не мракобесие? Это ли не реальная власть вашей никонианской религии и церкви в светском обществе?

Из того, что рассказываю о язычестве, о гонениях на «раскольников», говорит им Максим, прошу не делать вывод, что я за язычество или за старообрядчество. Дело не в том, что что-то одно лучше, чем другое. Разбираться в этом нет никакого смысла, потому что для нас, теперешних, ни то, ни другое, ни третье не является приемлемым. Рассказ этот лишь для того, чтобы показать, что насаждение каких-либо идеологий подлыми, жестокими методами и средствами, характеризует и сами эти идеологии.

А ещё для того этот рассказ, чтоб ткнуть вас носом в ваше лицемерие по поводу провозглашения вами 350-летнего никонианского православия «традициями» наших предков. Плевать вам на все традиции! Традиции предков регулярно и безжалостно отменялись с помощью меча и огня, и назначались новые. И это не какие-то иноземные захватчики делали. Если уж и говорить о каких традициях, так это традиции рабов, у которых власть отбирает прежнюю веру, даёт им другую, а они с ещё большим упоением молятся новым богам, гибнут за них и убивают врагов этой своей новой веры.

Но нет, это ещё не вся история, она на этом не заканчивается. Революция 17-го года — очередное свержение богов и идолов. И так же, для надёжности — с их демонстративным унижением и «опусканием», чтобы легче было произвести замену их на новые идеи и на новых богов и идолов. Прежний опыт замены богов использован. И пророки теперь новые, и мощи их на всеобщее обозрение выставляются, как и мощи пророков религиозных.

Идём далее. Прошло 70 лет — и вновь, уже который раз идеи и идолы повержены. И снова воздвигаются храмы, и такими темпами, каких ещё не знала история Руси. И спешно ставится памятник Первому Президенту. А нынешний Президент живьём бронзовеет. И опять попы в услужении у власти. «Власть царска веру охраняет, власть царску вера утверждает; союзно общество гнетут», Александр Радищев. Народ наш по одному и тому же кругу так всё и ходит, как слепая лошадь на мельнице...

Я не могу, говорит им Максим, будучи атеистом, материалистом, не считать религию ложью. У меня ведь есть право иметь своё мнение? Надеюсь, вы не лишаете меня этого права? Но невысказанное мнение, не озвученное, не изложенное на бумаге и т. д., в общем, не доведённое до других людей, по сути дела, мнением ещё не является. У меня есть право не только иметь своё мнение, но и высказывать его. Я это делаю в общедоступном для всех месте, к вам в церковь не прихожу объявлять, что бога нет. Делаю это в целях самообороны, для защиты своей территории от экспансии религиозной идеи, которую считаю лживой и вредной. Что в моих действиях не так?

Вообще-то, признаюсь вам, что для меня мой атеизм — дело двадцатое. Вот вам параллель. Например, астрология для меня тоже ложь. Но я к ней довольно-таки прохладно отношусь, в полемиках по её опровержению не участвую, собственно, этих полемик и нет почти. А потому так, что она нас, как говорится, не достаёт. Верит в неё кто-то — да и ладно. А вот если бы наши Президенты ещё и в неё вдруг уверовали, стали бы вводить в школах курсы астрологии наряду с «законом Божьим», а в ВУЗах — соответствующие кафедры, и стали бы в жизнь, в организацию общества внедрять астрологические предсказания, тогда бы, чтоб с этим их мракобесием бороться, я вынужден был бы встать на сторону тех, кто астрологию ложью объявляет.

Вы говорите об оскорблении, о ваших оскорблённых религиозных чувствах. Вы ж эгоистичны, вы только о себе, о своих чувствах заботитесь, нисколько не думая о том, что религия может оскорблять чувства других людей. Вот для меня, например, и таинством, и святыней является величие разума, помогающего нам в познании тайн мироздания, в изучении окружающего нас мира, в нашем творчестве и созидании, которые дают нам то, что мы имеем. И вот в наше общество приходит поп, объявляет нам о «Творце-Создателе», о том, что это Он мир сотворил, и человек — это тоже Его творение. Человек — это раб Господень. А поп этот у Господа на службе состоит, нам Его Слово несёт и разъясняет.

Это является оскорблением моих чувств, направлено против моей веры в то, что человек — существо разумное. Для меня-то это именно так, что не может же, не должен человек впадать в такую зависимость от божества из сказок, придуманных им же самим. А вы во мне эту веру рушите. Это вот вы и есть кощунники, осквернители моей веры.

Когда Максим в переписке с верующими указывал им на противоречия в Библии, например, на исчезновение первого варианта 10-ти заповедей (это когда Моисей «в гневе» разбил скрижали о землю) и на замену вариантом другим (Бог заново продиктовал заповеди), ничего общего с первым не имеющим, просил их объяснить ему это, они раздражались и прекращали общение. Некоторые давали такие «объяснения»:

— У вас маразм? У вас логика отставного солдата в церковно-приходской школе. Ветхий Завет был дан евреям. Он признаётся только выкрестами. Остальными — нет. Чтение Ветхого Завета носит ознакомительный характер. Но зачитываться им не стоит. Христиане не имеют к нему ни малейшего отношения. Он только иллюстрирует происхождение Иисуса Христа.

Это какие-то неохристиане. Для них уже нет ни Яхве, ни Троицы. Спрашивал у них: а кто тогда отец у Иисуса. Отвечают: Отец Небесный. Кто это? Ответа нет, общение прерывают.

В общем, все эти раздражения, прекращения общения и подобные объяснения можно понимать примерно так:

— При чём здесь противоречия в Библии? Я не в текст, а в Бога верю!

В ответ им:

— В какого Бога? Я тоже могу в Бога верить как в некую Высшую Идею. Но при чём здесь лживые тексты, которые описывают его таким вот нелепым образом? При чём какие-то «дома для Бога», обряды, ритуалы и молитвы в виде написанных кем-то и заученных вами обращений к персонажу этих текстов? Зачем множество конфессий, в которых эти обряды, ритуалы и молитвы прописаны и везде по-разному? Это не вера в Бога, это игра в веру в него. Вместо поиска единого бога в философском его понимании, вы принимаете для себя множество различных религиозно-идеологических конструкций, которое дробят общество, разделяют его на части по принципу веры в разные сказки и разного понимания одних и тех же сказок.

Ответа от них нет.

Максим читал как-то из воспоминаний генерала Деникина: «Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь (в 7-м классе), буквально в одну ночь, пришел к окончательному и бесповоротному решению: отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и Православие. Словно гора свалилась с плеч! С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего».

С Яхве-Иеговой-Саваофом он, видите ли, разобрался, отверг. Но так это же ересь?.. Если он отвергает Ветхий Завет, он отвергает, значит, и отцовство Иисусу со стороны Яхве. Следовательно, Иисус — всего лишь сын плотника Иосифа. И Троицы, следовательно, нет никакой. Конечно, можно и так верить: Иисус есть мой Господь, безо всякой Троицы. Но тогда ты должен отказаться от церкви, в которой тебе моление другому богу предлагается. Иначе это будет измена своему Богу.

С защитниками религии такие ещё диалоги бывают:

— Все эти ваши выступления против Патриарха Кирилла и РПЦ нужны для того, чтобы у нас не было единства, не было ОБЪЕДИНЯЮЩЕЙ НАС ВЕРЫ. Веры, которая даёт силы сопротивляться, бороться и побеждать. А большинство всяких митингующих — просто зажравшиеся дураки, строящие из себя кто либералов, кто философов. Как вы. Я и написала вам из-за того что, мне показалось ваше лицо на аватарке не глупым. Но я ошиблась.

— Вы ошиблись. Моё лицо весьма-таки глупое, и сам я дурак, конечно. А насчёт религии скажу, что она, как видите, не является «объединяющей верой». Стоило мне не принять её для себя в качестве мировоззрения и миропонимания, как вы резко изменили мнение обо мне и моём лице. Объединяющей вы её видите только в том смысле, чтобы все верили в то, во что верите вы. А мы вот дураки такие — не хотим, не верим в богов ваших.

Единомышленники же порой восклицали: «Как был разврат и бесчинства при язычестве, так и продолжалось это при христианстве. Был даже период так называемой порнократии — «власти шлюх». Когда распутные женщины ставили римскими папами своих любовников и детей. Одно жалко. Человечество впустую из-за Иисуса потеряло тысячелетия».

Отвечал им так: человечество жило и развивалось так, как только и могло развиваться. Оно не могло миновать этап создания и утверждения религий. Не было бы Иисуса — не было бы христианства, возможно, и ислама тоже не было бы, не произошёл бы он напрямую от иудаизма. Но появилось и утвердилось бы что-то другое. Есть большая доля вероятности, что существовавшее ранее язычество трансформировалось бы в монотеизм. Монотеизм — это одна из основных тенденций развития религиозных идеологий. Древняя Греция, Древний Рим, Древний Египет, имевшие развитые системы своих богов, приняли и утверждали у себя затем монотеистические христианство и ислам.

В ходе периодических общений Максима в своём или в чужих блогах, для него, кроме антиклерикальной темы, стала довольно-таки интересной и актуальной тема сталинизма. Вернее, не тема сталинизма, как некой идеологии, а вот именно готовность какой-то части сограждан принимать для себя и для общества идеологию «твёрдой руки», «ежовых рукавиц», восхвалять её и своего кумира, вступать в непримиримые перепалки с его критиками и хулителями. Если это споры виртуальные, в интернете, то вплоть до объявления идейных противников своими врагами и полного разрыва этих виртуальных общений, технически исключая такую возможность — в социальных сетях это называется «банить».

Довольно-таки часто защитники религии и сталинизма являются защитниками обеих идеологий одновременно. И доводы в защиту этих идеологий, в общем-то, одни и те же — оскорбление их «религиозных чувств». Например, от проживших большую часть жизни во времена СССР, часто слышишь примерно такое: «Меня воспитало и вырастило государство, я человек государства, болею за своё государство, не как иные — отщепенцы, Иваны, не помнящие родства, предатели, не способные любить свою Родину. Сталин — это и было государство. Поэтому я за Сталина».

Но среди неосталинистов масса молодёжи. Эти-то почему? Они не то чтобы Сталина, советский-то период почти не застали. Одно из основных объяснений Максим видит в следующем. У защитников религии и сталинизма предпосылки к принятию этих идеологий во многом схожие, у них к этим идеям одна и та же предрасположенность.

Вот как это у них с религией? Приход в веру означает, что ты перешёл на другой, высокий уровень своего качества, такое вот самоощущение получил. Соответственно, с возможностью смотреть на других с высоты этого своего возвышения. Так же и с верой в Сталина, с ожиданием «твёрдой руки». Понятно, что это же не тебе, а окружающему тебя быдлу нужны «ежовы рукавицы», угроза заключением в зону, а то так и «вышка». Это для быдла нужен «порядок», плётка и палка чтобы ленивый работал, а вор не воровал. Принимающий идею сталинизма, «уверовавший» в Сталина, ставит себя выше быдла. Один к одному с религией.

Конечно, это лишь одно из объяснений. На самом деле с объяснением стремления к принятию диктаторской власти над собой всё гораздо сложнее. Психологи и социологи говорят: люди в немалой своей части имеют высокую «примативность» (степень доминантности инстинктивных моделей поведения по отношению к рассудочным) и ярко выраженные инстинкты — они испытывают острую потребность в доминанте (жестокий, суровый царь, господин, вождь) и в супер-доминанте (Бог).

Чем фанатичнее защитники этих идеологий пытаются защитить их от критики, тем ведут себя агрессивнее, без уважения к своему собеседнику, к его праву иметь иное, чем у них мнение. Обычно вся их «полемика» заключается в том, что они объявляют о высоком у себя чувстве патриотизма — это сталинисты, или о своей приобщённости к некой высшей духовности — это верующие в бога, и на уровне своих чувств и эмоций обвиняют своего оппонента в отсутствии патриотизма и в бездуховности. Такую агрессивность, такое неуважение к другому человеку Максим мог объяснить лишь духовной ущербностью этих фанатиков, наличием в их внутренней сущности готовности к рабству, подсознательным неуважением самих себя. Не уважающий себя не способен уважать и других.

Только неуважением и себя, и других Максим мог объяснить такое их бездушие — когда он приводил довод, что лишь за два только года Большого Террора машина сталинского режима приговорила к расстрелу почти 700 тысяч человек — это чуть ли не по 1000 в сутки в течение двух лет, ему отвечали: да перегибы были, но если, мол, взять весь период правления Сталина, то расстреляно было около 800 тысяч человек, типа, не так уж и много. Вот уж точно: гибель одного человека — это трагедия, гибель тысяч — статистика.

Небольшая ремарка. В течение четырёх лет (с 1906 по 1909 год) за участие в революционных событиях 1905-1907 годов, т.е. за реальные вооружённые действия против существующей власти и их организацию, приговорено к смертной казни, к каторге и тюремному заключению около 26-ти тысяч человек. Во времена Большого Террора только к расстрелу и только в месяц приговаривалось примерно столько же.

Со своей знакомой, с Ириной Максим как-то в переписке коснулся темы сталинизма. Она рассказала об их семейной трагедии: один её дед был расстрелян в 37-м, другой служил в НКВД. Предположительно, что и сам расстреливал. Почти как в поговорке: пол-России в лагерях, пол-России в палачах. А ведь могло случиться, что один расстреливал другого — они тогда по возрасту не могли ещё быть сватами. Вот что Ирина пишет о нём: «Полковник НКВД. Во время войны руководил СМЕРШем первого Белорусского фронта. Вернулся после войны с вагоном награбленного добра и через некоторое время застрелился. Не выдержал преследующих видений. Братья его рассказывали, что он по ночам палил в доме из пистолета, всё кого-то боялся».

Был у Максима разговор на тему власти и диктатуры и с Владимиром. Тот пишет: «Демократия (если только она не фикция) — это всегда следствие некоторого материального избытка, комфорта, расслабленности. Демократия возможна лишь в «тучные годы». А вот в скудные времена диктатура становится неизбежностью. Такая диктатура означает мобилизацию, а потому, в сущности, прогрессивна, хотя может быть при этом и страшненькой. Дай бог, чтобы она всё же была, по возможности, гуманной и просвещённой».

Максим ему в ответ: «Никакого «прогресса» для общества в перспективе диктатура не несёт. Не говоря уж о такой диктатуре, как сталинская — параноидного типа. Следствием всех этих наших диктатур как раз и является такое состояние российского общества, которое мы имеем возможность наблюдать — это и «брежневизм», и «путинизм». Конечно же, всё неоднозначно. И «закон маятника» никто не отменял — общество не может развиваться по прямой, без отклонений влево и вправо. Именно эти отклонения и определяют, задают движение вперёд, они должны быть. Вся беда в том, что в нашей, российской истории не было нормального движения вперёд по «закону маятника». Маятник у нас большей частью висит на стороне диктатуры, порой в самой высшей её точке. И лишь периодически делает какие-то нелепые, кратковременные качания в сторону другую. Рабский менталитет нации и постоянная диктаторская власть — что тут следствие и что причина? А не дать на этот вопрос однозначный ответ. Ясно лишь, что здесь полная взаимозависимость».

Владимир отвечает: «Согласен».

Максим к своим 40-ка с половиною лет пришёл к твёрдому, категорическому убеждению, что не лживых идеологий не бывает — будь то либеральная, коммунистическая или, наоборот, нацистская, расистская, фашистская и т. д. Какие-то из них, являющиеся человеконенавистническими, надо просто категорически отвергать. О какой-то идеологии можно говорить лишь как об имеющей преимущество перед другими в какой-то период времени в каком-то месте. Но без утверждения, что она абсолютно истинна и навсегда верна. К понятию «идеология» он относил также и религию.

Есть такое высказывание: «С религией или без неё, хорошие люди будут делать добро, плохие люди будут делать зло. Но чтобы заставить хорошего человека делать зло, для этого нужна религия». Полагал, что при замене в этом высказывании «религии» на «идеологию» оно остаётся столь же справедливым.

По религии возражают ему: но она же и помогает плохому человеку делать добро. Что ж, может, такое и случается. Но, ох как далеко не всем она помогает, пожалуй, что и очень даже редкому кому-нибудь. Что уж говорить о помощи в этом кому-то плохому, если даже попы, слуги Божьи, проповедники его слова — далеко не ангелы. В этом деле КПД совсем другой, чем когда религия ко злу принуждает. Вот, например, объявляет религия, что те, кто с двуперстия не перешёл на трёхперстие, тот «раскольник», враг веры, «в обрубех его жечь безо всякие пощады». «Истинно верующие» согласны — жечь! А кто на трёхперстие не перешёл и не согласен, что «раскольников» жечь надо, тот, значит, сам раскольник. Но таких мало. Как видим — КПД на творение зла весьма высок.

Или вот по гелиоцентризму — вызов Галилея в инквизицию, вынужденное отречение его от истины, самоцензура Коперника (не решался опубликовать свой труд до предсмертных своих дней), несколько столетий непризнания церковью факта, ставшего для науки очевидным. Это не зло? Не принуждение всех ко лжи, к вере в ложь?

Допустим, большинству из нас без разницы — Земля ли вращается вокруг Солнца или наоборот. Если бы в школах в своё время преподавалась геоцентрическая система, так и считали бы мы, что Солнце вокруг Земли вращается — так-то ведь даже проще, понятней и нагляднее. Наше чувственное созерцание как раз нам об этом и говорит. И то, что Создатель «сотворил» всё сущее, так тоже — просто и понятно. Не то, что какой-то Большой Взрыв.

Но дело не в отдельном рядовом обывателе, в его невежестве, а в том, что религия — это установитель массового невежества и его, невежества, защитник. Она враг истины и поиска её. А то, что вы скажете, что сейчас нет судов инквизиции и науке религия не мешает — так это неправда! Суды у нас такие, что встают на сторону религии и защиты каких-то особых оскорблённых чувств некой, отдельно выделенной части общества. И законы разрабатываются такие, чтобы узаконить эту защиту. И мнение общественности готовится к принятию правомерности этого. И идёт насаждение религиозного мировоззрения в сознание подрастающего поколения — и в школах, и в детских садиках, и в ВУЗах. А тем адептам, что уже готовы, уверовали, везут на поклонение пояса Богородицы и гвозди с креста Иисусова.

Продолжим эту тему далее, говорит им Максим. Мы пришли к разговору о том, полезна ли религия для общества. Очень хотелось бы, чтоб была в обществе такая дискуссия. Вы верите в бога, мы в него не верим. Наши позиции в этом вопросе низменны, сближены между собой быть не могут. Но все мы вместе живём в одном обществе, и кому как не нам самим определяться и решать, что ему во вред, что на пользу.

Говорим, что верить или не верить в каких-либо богов — это право каждого из нас, это наш личный выбор. Вер, богов, религий, конфессий много. Вот и пусть адепты своих религий верят в своих богов, молятся и поступают так, как им их религии предписывают. Каждая религия — это своя идеология со множеством строгих неизменных правил следования ей вплоть до самой мелочи: как персты складывать, креститься справа налево или слева направо, обязательно голову покрывать или шапки снимать, и т. д.

У каждой такой идеологии-конфессии своя территория, своя церковь. Идеологии эти могут сосуществовать бесконфликтно, если они не вторгаются на чужую территорию, действуют лишь в пределах своей церковной ограды.

Но есть ещё и такая территория, где адепты всех религий могут совместно сосуществовать на единых, общих основаниях. Это территория безконфессиональная, нейтральная. Она свободна от любых религиозных постулатов и правил. И так же, как никакая конфессия не должна устанавливать свои правила на территории другой конфессии, так и на эту территорию тоже нельзя распространять какие-либо конфессиональные установления. Наличие такой общей, нейтральной для всех территории в интересах не только тех, кто не принадлежит вообще ни к какой конфессии. Это в интересах всего общества.

Иногда его спрашивают: у вас, вообще-то, есть ли какие-то авторитеты? Отвечает: нет их у меня! Что такое авторитет? Это когда ты с кем-то во всём согласен только потому, что он для тебя авторитетен? Нет, надо не авторитеты себе искать и утверждать, а лишь мысли и слова чьи-либо оценивать. И принимать их, если у тебя согласие с ними есть.

А если по каким-то словам пытаться дать оценку человеку, как личности, то они обязательно должны быть в контексте и в согласии со всем тем, что их автор говорит и творит. Кто-то хорошо заметил: Иисус не сказал столько о гуманизме и заботе о людях, сколько сказал Сталин или Гитлер.

Вроде бы у Чехова где-то было: не знаю, что такое порядочный человек, знаю, что такое порядочный поступок. Нет единой и однозначной оценки человека, а лишь оценка его поступков, каждого в отдельности. Если же за ним есть хоть один подлый — это должно сильно насторожить. Не исключено, правда, что это была какая-то ошибка, слабость, может, раскаивается он в этом. Но если таких поступков выстраивается система, надо все хорошие слова, сказанные таким человеком, воспринимать как неискренние, как лицемерие. Не потому что они не верны в принципе, а потому, что это не соответствуют его реальным делам. Его дела и эти слова являются между собой взаимно лживыми, исключающими друг друга.

А то и так бывает, что и одного поступка достаточно. Это, смотря какой поступок. Вот опять о том же злодеянии Моисея. Спустившись с горы Синай со скрижалями с заповедями от бога, разбив их, отдаёт приказ сынам Левииным: «возложите каждый свой меч на бедро своё, пройдите по стану от ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего». И гибнет в этой братоубийственной резне 3000 человек.

Неужто после этого он пророк для нас теперешних? Чего он пророк? Какой идеи? Той идеи, которая утверждалась с такой жестокостью? Можем ли мы называть её верной?

Порой пессимизм накатывал. Бесили идеалистические восклицания о неком «богоподобии» человека, о его «обОжении» — «Вы — боги и сыны Всевышнего». В такие минуты выстраивались совсем другие утверждения.

Людское сообщество, человеческая цивилизация — это часть природы, часть живого мира. Гомо сапиенс — это лишь вид фауны, один из множества прочих. И не более того. От того, что человек приобрёл разум, он не стал более совершенным в биологическом смысле. Скорее, наоборот. Проблемы человека и человечества, как биологического вида, именно в наличии разума. Получив вместе с разумом осознание конечности своего земного существования, начинаем придумывать себе богов, которые помогут нам в «спасении». Человек назначает себя любимцем этих богов, придуманных им же самим. Ради, мол, человека и мир-то весь был этими богами создан. Такой вот «логический выкрутас» — придумываем себе богов, которые нас сотворили, и назначаем этих, сотворённых нами богов, вершителями наших судеб. В том числе, и в вопросе «спасения». Они, де, не позволят, чтобы их творения исчезли. Хотя бы душа, пусть и бестелесная, останется и будет существовать вечно.

Ни у одного из биологических видов нет такого, чтобы выстраивать свою жизнь на основе иллюзий. Из всего живого только человек утратил инстинкты к самосохранению и к сохранению вида. Теперь у него есть разум, который даёт ему возможность творить идеи, утверждать их, увлекать ими других. Человек может становиться их фанатиком. И ради идеи, часто лживой или нелепой, или которая когда-то будет признана ошибочной или преступной, люди в массовом количестве, тысячами и миллионами идут на войну друг с другом, в исступлении убивают друг друга, и в исступлении же могут принимать собственную смерть.

Какое там чувство самосохранения, если понимаешь, что впереди всё равно смерть? Не сейчас, так позднее. Но и, возможно, жизнь вечная. В загробном мире!

Убийство других людей и принятие собственной смерти на этой войне понимается человеком и его соплеменниками как высший духовный подвиг. Вся история человечества состоит из этих войн — это сплошное взаимное убийство, самоистребление своего же вида. Помолясь богам, испросив у них помощи в богоугодном, святом деле, «божьи творенья» убивают других «божьих творений», лишают их жизни, то есть того, что им дано, якобы, Богом.

Нет, нельзя сказать, что все войны между людьми были благодаря религиям. Хотя и отрицать нельзя, что религии в этой их вражде очень даже здорово помогали. Разговор не о том, были ли бы войны, если бы не было религий. Конечно, были бы. С религиями или без них, люди всё равно воевали бы. Такова уж их сущность.

А о том разговор, что религии возникали во времена антигуманного, жестокого общества, становление и оформление их проходило в обществах, построенных на эксплуатации, неравенстве, жестокости. Религии это всё в себя впитали, не могли не впитать. Поэтому они в основе своей антигуманны, утверждают, например, рабскую подчинённость своих адептов божеству, которое они провозглашают. И несмотря ни на какую мимикрию, совершаемую религиями, суть их, основа их меняться не могут. В них это божество прописано и утверждено, свойства его в них навсегда заданы.

В мирное время, в промежутках между войнами не лучше. Гомо сапиенсы живут в своих сообществах по принципу: обмани другого, заставь его работать на себя, служить себе, подчини его, поставь его к себе в зависимость — физическую ли или духовную. И это тоже длится всю историю человечества. Для этого создан и используется целый набор идеологий. Религия входит в их число.

Религия — это идеальное средство управления массами. Подчинение духовное более эффективно и менее затратно, чем подчинение физическое. Пастырь, вставший перед стадом, способен вести его с помощью лишь слова, образа, молитвы.

Как-то, в перестроечные ещё времена, Максим видел фильм, сделанный кинематографистами одной из среднеазиатских республик. Это не художественный фильм, да и не фильм даже — кинозарисовка минут на десять.

Степь. Пасётся стадо овец. Подъезжают пастухи на лошадях, с собаками, начинают перегонять стадо. Впереди виднеется дощатый забор. Овцы начинают проявлять беспокойство. Это загон для отправки на скотобойню. Овцы инстинктивно чувствуют смертельную опасность, стадо готово в панике разбежаться по степи. И тут отработанный приём — пастухи выпускают в стадо козла. Умного козла, знающего своё дело. Козёл забегает впереди стада, становится вожаком. И начинает бег. Стадное чувство сильнее страха, бараны и овцы устремляются за козлом. Тот ускоряет свой бег. Бараны и овцы бегут всё быстрее, из-под копыт летят комья земли. Вот уже и забор. Впереди длинный, узкий прогон. Стадо в виде единой массы несётся по прогону, с обеих сторон зажато забором — ни в сторону некуда сунуться, ни назад повернуть уже невозможно — это же стадо. Виден конец прогона с открытыми настежь воротами. Козёл несётся впереди, стадо со всей возможной скоростью — за ним. За воротами — загон. Это конец!.. Но вот видно — перед самыми воротами сбоку в заборе имеется небольшая калитка. Козёл резко поворачивает и вбегает в неё. Калитку тут же закрывает стоящий за ней пастух. А всё стадо прямым ходом вбегает в загон. Ворота за ним закрываются...

Проблемы и беды человека и человечества от разума. У гомо сапиенс инстинкты самосохранения работают по-иному, чем это у прочих видов живого мира. По-иному работает и производная от этих инстинктов — направленность всего сообщества на сохранение вида, как бы некий общественный инстинкт. Во многих случаях можно сказать, что он вообще не работает. Чем далее человеческая цивилизация идёт в своём развитии, тем более вероятным становится её самоуничтожение.

В чём спасение? Так в нём же, в разуме! Именно разум даёт человеку ощущение преемственности бытия, определяет ему смысл жизни в том, что он должен оставить какое-то после себя наследие детям, внукам, каким-то своим дальним потомкам, которых ему и знать не суждено, и вообще — всему обществу, всему роду человеческому. Это и есть «нерелигиозная этика», она совершенно естественна в отличие от религий, от сочинённых человеком сказок, является этичностью самой природы.

Хватит ли у человечества коллективного разума для своего спасения? Никто не знает... Можно лишь надеяться. Можем ли мы чем-то помочь нашим дальним потомкам в спасении от погибели, от исчезновения вида человеческого? В конечном-то итоге это от них будет зависеть, но без нашей помощи им не обойтись. А помощь наша в том будет, что мы уже сейчас должны пытаться налаживать нашу жизнь так, чтобы жить по разуму, а не по иллюзиям, стремиться к изживанию из своей жизни, из своего существования лживые идеологии и идеи. Это и будет нашей помощью будущим поколениям, нашим вкладом в эволюцию цивилизации.

Понятно, что без идеологий, определяющих и утверждающих устройство общества, оно существовать не может. Прав был Павел, что у любого общества была и должна быть своя идеология, она таки для него как раз и будет истинной. Но менялись общественно-экономические формации — первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодальный, капиталистический — менялись и идеологии. Каждая предыдущая была неверной по отношению к последующей, её сменяющей. Отсюда следует, что не лживых идеологий нет. Или, так скажем, они могут быть относительно верными лишь в течение какого-то ограниченного времени.

Эволюция общества — она конечна или бесконечна? К чему оно должно идти в своей эволюции? Может, высшая стадия — это коммунизм? А верная идея-идеология — коммунистическая? По мнению Максима — это, пожалуй, лучшее из того, что придумали для себя люди в качестве идеологий. Но «бесы» дискредитировали эту идею в попытке скоропалительной реализации.

Поэтому Максим коммунистическую идею так не называл, а называл только идеей построения Светлого Будущего. И исключал какое-либо насильственное следование этой идее. Обобществление средств производства, с чего начинали большевики — вообще дело десятое. Его, как и ликвидацию классов, нельзя делать ни условием, ни средством, ни целью. Это может быть лишь возможными чертами Светлого Будущего, к которому мы можем последовательно эволюционировать.

Максим специально делал упор на возможность, вероятность этих черт. Нет, по иному он будущее и не представлял, но подчёркивал, что его построение неправильно будет начинать с реализации этих пунктов.

Главное — это выстраивать внутриобщественные и межобщественные отношения на честной, правдивой основе, стремиться к исключению из них лжи. Такая, например, идеология, как религия, будучи принимаемой какой-то частью общества (и этому не должно быть никаких препятствий), должна быть исключена из списка общественных идей. Идея построения обществом Светлого Будущего не может совмещаться с принятием этим же обществом религиозных представлений, что краткосрочное пребывание человека в этом мире есть лишь ожидание вечной загробной жизни в Царствии Небесном.

К коммунизму может привести только эволюция развитого и постоянно развивающегося общества. Процесс эволюции нельзя искусственно и принудительно ускорить, 20-й век нам это наглядно показал.

Понимал, что такой подход с постепенной эволюцией к коммунизму может быть принят в штыки как антикоммунистами за объявление построения коммунизма высшей целью, так и коммунистами за отказ от обязательной ликвидации в первоочередном же порядке классовой структуры общества и частной собственности на средства производства. Каковые пункты, по их идее «построения» коммунизма, должны быть выполнены на самом первом же, первоначальном этапе. Иначе, мол, никакого построения коммунизма быть не может.

Впрочем, что «в штыки» — это совсем не факт. Как раз таки в последнее время многие приходят к тому, что эволюция общества должна привести его к коммунизму. И что именно эволюционный путь наиболее правилен и верен, но не построение «казарменного коммунизма». Как бы то ни было, человеческая цивилизация идёт таким путём, путём эволюции. Хотя, конечно, не без зигзагов и кочек. Ни новое общество, ни новый человек не могут появиться в одночасье. Надеяться на это — глупо. Делать такое скорое превращение идеологией и руководством к действию — это «бесовщина», большевизм. Только эволюция!

То есть Коммунизм, Светлое Будущее — это где всё честно? Где не только что лживых идеологий нет, но нет вообще никаких идеологий, а живут люди следуя лишь нравственным принципам?

Утопия? Смешно? Возможно. Но почему бы не держать это в качестве мечты, цели — пусть и очень дальней? И потихоньку, не спеша, но верно к ней двигаться, эволюционировать.

Если бы Максима спросили, хотел ли бы он жить в том Светлом Будущем, он, всего скорее, отказался бы. Для него это было бы равнозначно вопросу: хотел бы он попасть в рай? Нет, не хотел бы. По двум причинам: а) рая нет и не будет; б) если бы он и был, там было бы скучно. Так же вот и со Светлым Будущим. Гораздо интереснее участвовать в его строительстве, чем жить в «раю». И хотя при этом пусть даже осознавать, что конечная цель недостижима, и в таком нашем представлении она невозможна — не может быть Общества Полной Справедливости, но и осознавать также, что, будучи частью человечества, и ты вносишь какой-то посильный вклад, помогаешь человеческой цивилизации сделать какой-то шажок в своём развитии.

А далее в своих размышлениях неизбежно переходил к другой теме — о смерти, о конечности жизни. Рассуждал следующим образом.

Это как дамоклов меч. Неизбежно предстоящий когда-то уход в никуда висит над человеком всю его жизнь. Из всего живущего на Земле только человек осознаёт конечность своего существования. Он получил это осознание, став существом разумным. И теперь обречён на вечную борьбу со страхом смерти, со страхом неизбежного ухода из жизни в небытиё.

Конечно, далеко не всегда этот страх выражен в какой-то патологической форме. Это не обязательно страх, но грусть, сожаление о том, что придётся когда-то уйти из этого мира. Из мира непростого, сложного, со всеми его бедами и горестями, но ведь и с радостями тоже.

Вопрос о смерти мы решаем кто как может, у кого как получится. Не зря ведь появилось выражение — «каждый умирает в одиночку».

Кого-то страшит окончание жизни как переход из бытия в небытиё, в ничто — в абсолютное и навсегда. В какой-то мере он может найти спасение в религии, она обещает ему это спасение.

Кого-то страшит даже не смерть — она неизбежна, и он с этим смирился. Его страшит другое — полное забвение. Здесь для спасения иной путь.

Если не веришь в загробный мир, в Царствие Небесное, в переселение душ, в воскресение из мёртвых и т. п., то единственно возможное бессмертие может быть только в избежании забвения, чтобы тебя помнили в веках. Например, Герострат совершает нелепое, никому не нужное преступление, готов идти на преждевременную насильственную смерть, чтобы остаться на века в памяти людской. Конечно, это было сделано в дикой, уродливой форме, лишь на такой «подвиг» Герострат был способен. Тем не менее, он своё имя увековечил.

Другим хрестоматийным примером в применении этого же подхода был Иисус. Не Иисус как Бог — Максим его таким не воспринимал. А Иисус — как человек. Кстати, весьма для него симпатичный. Подвиги и деяния у него с Геростратом были совершенно разными, но мотивация поступков Иисуса последних дней его жизни, закончившихся восхождением на Голгофу, была та же. Оба они своей цели достигли — прошли тысячелетия, но мы их помним, и будем помнить ещё многие тысячелетия.

Максим именно так и понимал Иисуса. Понял он, что в тупик зашёл со своим учением. Даже ученикам-то его не столь слово от него нужно было, сколь чудо им было нужно, подтверждение, что он Сын Божий. Утвердить своё учение он решил своей смертью: «вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие». А как не быть преданным на распятье, коль целенаправленно к этому идёшь: «и вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей».

Ну, эти-то ладно — они случай особый. Поэтому и остались в памяти навечно, обессмертили свои имена. Но по этому же принципу живут очень многие. Творцы так и вообще все. Вот, например, строки Микеланджело, что очень дороги и понятны Максиму как художнику:

Творенье может пережить творца:
творец уйдёт природой побеждённый,
однако образ им запечатлённый,
веками будет согревать сердца.

А если не творец? Чем успокоить человеку грусть от предстоящей смерти? Есть отличные строки Рэя Брэдбери в его романе «451 градус по Фаренгейту»:

«Каждый должен что-то оставить после себя. Сына или книгу, картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведённую из кирпича стену, или сшитую тобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чём после смерти найдёт прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращённое тобой дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив... Неважно, что именно ты делаешь, важно, чтобы всё, к чему ты прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нём оставалась частица тебя самого...».

Большинство людей живут по этой философии. А вот взять Павла. Это ж сколько он в своей жизни сыновей-дочерей вырастит!

На сайте Стихи.ру нашёл как-то стих с названием «Жизнь бесконечна», понравился:

Я умру, потому что так надо,
Потому что всё умирает:
Умирают весной снегопады,
Облака в поднебесье тают.
И цветы, лепестки роняя,
Умирают утром морозным.
Всё с землёю пожар сравняет...
Только вдруг после бури грозной
Прорастёт трава молодая,
Так волнующе, так чудесно!
Вот и я сейчас умираю,
Чтобы вместе с нею воскреснуть.

В продолжение этого стиха написал небольшое эссе:

Да, вот именно — «умру, потому что так надо»... Хорошую аналогию нашей жизни наблюдаю каждый сезон на своих приусадебных сотках. Весной снег стаял — земля чёрная, неприглядная, неухоженная. Начинаешь посадки делать — ещё ничего не взошло, но уже преображение наступает, всё начинает упорядочиваться, видно приложение твоих трудов. Затем тобою посаженное всходить начинает, всё вокруг зеленеет, глаз радует. Наступает лето, работа новая — поливка, прополка сорняков — всё силу набирает, в рост идёт. Твои труды оплачиваются плодами, поработал хорошо — и плодов поболее. Правда, и от удачи, от погоды тоже кое-что зависит. Осень настаёт — идёт уборка, земля опять становится чёрной, убранной от всех твоих посадок. Но это уже другой вид оголённой земли. Она теперь красива — не то, что была ранней весной. Завершает свой годовой цикл, отдала тебе всё, что могла, наградила за труды. Потом глубокая осень — старость, потом зима — умирание... Но знаешь, что опять ведь будет весна, и опять семена лягут в землю, и опять всё взойдёт, и расцветёт, и снова земля за труды вознаградит. А потом опять осень, и зима опять... И пусть когда-то и ты уйдёшь, но придут на эту землю другие, и также будут класть в неё семена весной, и смотреть с любовью и благодарностью на эту землю по осени. Всё закономерно и циклично, всё родившееся на земле должно уйти когда-то в землю, удобрив её для всходов будущих. В осознании этого есть и счастье, и грусть о предстоящем, неизбежном уходе, и утешение за него. Жизнь бесконечна.

В отклик на это эссе один его знакомый по интернету прислал свой стих. Тоже очень хорош как поэтический образ жизни, заключённой между светом в самом начале её и светом в момент окончания:

Свет. Рождение. Улыбка.
Детство. Счастье. Сказка. Рыбка.
Три. Желания. Мама. Дерзость.
Сад. Мальчишки. Драки. Верность.
Девочка. Манерность. Дружба.
Школа. Быт. Учёба. Служба.
Институт. Любовь. Мечты.
Ты. Цветы. Река. Мосты.
Секс. Инстинкты. Нагота.
Небо. Звёзды. Простота.
Суета. Работа. Быт.
Красота. Измена. Стыд.
Жесть. Обязанность. Война.
Честь. Россия. Месть. Страна.
Автоматы. Сапоги.
Раны. Кровь. Друзья. Враги.
Совместимость. Бред. Больница.
Память. Фото. Водка. Лица.
Сила. Воля. Пелена.
Вспышка. Прошлое. Война.
Дым. Провалы. Суета.
Заполнение. Пустота.
Врач. Консилиум. Совет.
Приговор. Вопрос. Ответ.
Опыт. Жизнь. Конец. Билет.
Смерть. Полёт. Сознание. Свет.

Максим попросил своего знакомого, которого знал только по «нику» victor_male1, сообщить о себе полнее — имя, фамилию. Поскольку намерен, мол, в одно печатное издание «тиснуть» своё эссе вместе с понравившимися стихами. Но тот ответил в ироничной, стихотворной же форме:

Ужель на славу обречён?
Нет. Автор будет неизвестный...
кокетство, скромность не при чём.
Пусть будет смыслом увлечён
читатель умный и прелестный.
Не наслаждайся скрипачом,
внимай игре его чудесной.

А ещё у Максима был рядом пример — история его двоюродного брата, отца Марины. Он сделал довольно-таки серьёзное изобретение, было это в конце 80-х. Несколько лет, начиная с 87-го, пришлось воевать за возможность реализации своего изобретения, боролся с равнодушием, а то и с некомпетентностью и даже шкурничеством министерских чиновников. Те, что были специалистами, сами занимались решением той же задачи годами и даже десятилетиями. «Кулибин из Челябинска» — так они его называли, был им конкурентом, писали отрицательные заключения. Мало того, были даже попытки «позаимствовать» у него его решение. А тут ещё перестройка, неопределённость полная для чиновничьих верхов — не до каких-то там изобретений, тем более — откуда-то с периферии.

Только в марте 90-го начались некоторые подвижки в этом деле, но и то — не факт, что программа по каким-то причинам не будет свёрнута, не дадут ей обратный ход. И в этот же период борьбы за свою идею, в 89-м, при прохождении медицинского обследования брату был поставлен диагноз — аневризма соединительной артерии головного мозга. Это грозило разрывом артерии — кровоизлияние в мозг. Три месяца был на больничном — ездили с женой в Свердловск (тогда ещё так назывался) для проведения компьютерной томограммы (был ещё вариант — воспаление головного мозга), дважды проходил ангиографию сосудов головного мозга. Выписали на работу, иначе комиссация со службы. А тут так сложилось, что вскоре же очередная командировка в Москву по вопросам его изобретения. Местные врачи дали ему направление в клинику имени Бурденко для обследования и решения вопроса о возможной операции. Но там, в ходе амбулаторного обследования, было установлено, что диагноз с аневризмой ошибочен, врачебная ошибка. Брат потом уже, через годы после этого, рассказывал Максиму:

— Пока надо мной этот диагноз висел, постоянно думал — только бы со мной ничего не случилось, пока свою задачу с изобретением не завершу. Никакого страха смерти, как таковой, не было, а лишь надежда на пару этих, крайне нужных лет. Теперь-то, после реализации своей идеи, когда нашу, столь нужную разработку уже и за границей покупают, я по себе это знаю: ощущение не зря прожитой жизни — что-то сделал достойное, что-то после себя оставляешь — очень хорошо примиряет с неизбежностью её завершения.

То есть получается, что отношение к смерти и к бессмертию, в каком бы виде ты его ни понимал — это, по сути дела, и есть во многом определение для себя смысла жизни.

У Максима не было страха смерти, как таковой. Нелепо же бояться того, что произойдёт неизбежно и неотвратимо. Как говорится, есть только одна абсолютно бесспорная истина: все мы умрём.

Другое дело — преждевременная смерть. Вот чего можно бояться. Что такое смерть преждевременная? Это не столько возрастом определяется, сколько тем, что ты ещё полон замыслов, способен к творчеству, к творению, или хотя бы что вечером ты доволен днём прошедшим, а утром рад дню наступающему.

Страшна не смерть сама по себе, а немощь, когда нет радости ни от прожитого дня, ни от прихода дня следующего, когда ты в тягость и себе, и своим близким. Особенно, если процесс умирания долог и с физическими мучениями. Слышал как-то: лучше умереть, когда хочется жить, чем жить, когда хочется умереть.

К идее физического бессмертия относился весьма скептически. Не столько по причине сложности и даже невозможности достижения этого, сколько абсурдности, нелепости такого положения вещей, когда человек живёт вечно.

Для сообщества гомо сапиенс это ненормально как в биологическом плане, так и в социальном. Оно может существовать лишь благодаря постоянному обновлению. Вечная жизнь для существ разумных — это психологическая и биологическая деградация и вырождение, смерть вида.

Желать вечной жизни лишь из страха смерти? Жить, чтобы не умереть?.. Максим как-то плохо представлял себе, что значит: человек живёт вечно? Хуже смерти может быть только «вечная жизнь».

А ещё такие, околофилософские рассуждения. Вот допустим, что есть какие-то человекоподобные существа, которые живут вечно. Но они не могут иметь какого-либо отношения к виду гомо сапиенс. И дело не только в физиологической разнице, которая определяет возможность их бессмертия. Существо, живущее вечно — это существо с другой психологией, с другими самоощущением и мироощущением. Разница между ним и человеком, пожалуй, ещё и большая, чем разница между человеком и всем прочим живым миром. Разум выделил человека из этого мира, сделал его отличным от всего остального. Благодаря разуму человек стал способен осознавать четвёртое измерение — время. Видимо, следует понимать так, что бессмертное существо живёт в пятимерном мире, пятое измерение для него — это вечность, бесконечность во времени. Нам, смертным, знающим лишь четыре измерения, этого ни понять, ни ощутить.

Надеяться на «вечную жизнь» — это желать перехода в совершенно другой, высший вид существ, существующих лишь в наших мечтаниях, рождённых страхом смерти. Это несуразица, нелепость...

У всего есть оборотная сторона. Оборотной стороной появления у человека разума стало осознание им неизбежности смерти, конечности своего существования. Это его тяготит. Но и у этого осознания тоже есть свои стороны, разность проявлений. Если к этому подходить здраво и трезво, то это является стимулом к творчеству, к активной деятельности — чтобы успеть что-то сделать в этой конечной жизни. Если же разум глушится, ему наносится повреждение страхом смерти — начинаем молиться о спасении, о Царствии Небесном, придумываем уловки и лазейки с переселением душ и т. п.

Ещё тема — о душе. Из материалистических представлений Максима, душа — это есть функция сознания и чувств человека. Ни сознание, ни чувства, и ни душа не могут быть без тела или в мёртвом теле. Никакой отдельной субстанции душа из себя не представляет. Умирает тело — умирает и душа. Духовное — это то, что помогает человеку осознать себя личностью, человеком. Душа — это осознание себя личностью, человеком. Насколько человек осознаёт себя таковым, и, соответственно, признаёт право на такое же осознание о себе и у других, пусть оно даже будет другим, отличным от его осознания, настолько можно говорить о его высокой духовности.

Вот тут и есть противоречие с религией, которая назначает человеку единое для всех религиозное понимание его сущности. И объявляет для своих адептов, что духовный поиск вне религиозной идеологии, без её принятия — это отказ от Бога, грех. Религия устанавливает духовное порабощение, она — враг истинной духовности.

Максим избегал споров о душе и о её бессмертии. Это не тот момент, который можно делать предметом пустых, не философских полемик. Конечно, и он порой думал о каком-то возможном потустороннем бессмертии души. Поскольку об этом точно знать всё равно невозможно, не зацикливался на этом.

И уж никак не связывал это с религиозными описаниями и утверждениями души. Эти описания и утверждения были для него просто-таки неприятны, как неприятно бывает слушать какие-то возвышенные восклицания от заведомого лжеца и лицемера.

В своих размышлениях о смерти и бессмертии, о душе и вечности Максим приходит к следующему. Понятно, что никакой «вечной жизни» в физиологическом плане ни для нас, ни для человека будущего быть не может. Её не может быть и для рода человеческого в целом — через пять миллиардов лет Солнце погаснет, на Земле вообще не будет ничего живого. И если даже наши потомки и найдут возможность обустроиться где-то на других планетах за пределами солнечной системы, так ведь и это ненадолго. Через сколько-то десятков миллиардов лет Вселенная может опять сжаться в точку, до следующего Большого Взрыва — есть такая цикличная теория. Нет спасения от смерти, нет в мире ничего вечного...

Человек живёт один раз. Жизнь его в масштабах космического времени — менее чем мгновение. Но для человека она состоит из вполне таки ощутимого времени. Которое прожить можно по-разному. Так чем же живой душе успокоиться в этой жизни? Этот вопрос каждый решает для себя сам.

***

В апреле месяце Максим поехал на Урал — навестить родителей. Они жили с дочерью — с его младшей сестрой. Крупный областной центр, одна из основных промышленных отраслей — металлургия. Как раз в эти же дни сюда приезжал Патриарх Кирилл на освящение храма, выстроенного по инициативе и под патронатом руководства металлургической компании. Максим решил попробовать туда попасть. Подключил к этому некоторых своих местных знакомых. Ему, как московскому гостю, известному художнику сумели сделать пропуск.

Церемония проходила пышно и представительно. Вёл её Патриарх. Много приглашённых от духовенства из соседних регионов. В официальных церковных отчётах, выложенных на сайте www.patriarchia.ru, было потом написано следующее:

«Его Святейшеству сослужили: управляющий делами Московской Патриархии митрополит Саранский и Мордовский Варсонофий; митрополит Челябинский и Златоустовский Иов; архиепископы Екатеринбургский и Верхотурский Викентий, Тобольский и Тюменский Димитрий, Курганский и Шадринский Константин; руководитель Административного секретариата Московской Патриархии епископ Солнечногорский Сергий; председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин; настоятель Свято-Георгиевского храма священник Владимир Воскресенский, духовенство областной епархии».

Говорилось также, что «среди молившихся за богослужением» были губернатор области, председатель Законодательного собрания области, генеральный директор горно-металлургического холдинга, генеральный директор металлургического комбината, представители органов государственной власти и общественности города и области.

Патриарх начал церемонию с обращения к собравшимся, начав с митрополита областной епархии:

— Ваше Высокопреосвященство Владыка митрополит Иов. — поклон от Иова. Затем поворот в одну сторону. — Ваши Высокопреосвященства. — ответные поклоны. Небольшой поворот в сторону другую, где стоят рангом пониже. — И Преосвященства. — поклоны. Обращение к мирской власти. — Уважаемый Губернатор, дорогие высокопоставленные руководители области, руководители предприятий. — вежливые поклоны, кивки. Обращается ко всем. — Дорогие отцы, братья и сЕстры. — отцы, братья, сёстры крестятся, делают поклоны.

Затем Патриарх приступил к провозглашению пастырского Слова:

— Мы сегодня совершили большое, светлое деяние — освятили храм в этом районе, где так много предприятий, мощных, сильных предприятий, с большим количеством людей.

Далее общие слова благодарности тем, «кто позаботился о строительстве этого храма, кому в голову пришла эта светлая мысль». Пообещал выразить благодарность более конкретно в конце Слова. Продолжил:

— Мы не случайно сегодня строим храмы по всему лицу нашей страны. Потому что наш народ пережил то, чего не пережил ни один народ мира. Значит, мы обладаем уникальным опытом, каким никто другой не обладает.

Максим подумал: о каком уникальном опыте нашего народа Патриарх говорит? Чего такого не пережил ни один народ мира? Если о том говорит, что воевать с завоевателями много пришлось, так, наверное, есть народы, в истории которых соотношение времени войны и мира может быть не менее трагично. Если о степени послевоенной разрухи, например, после Второй мировой, так та же Германия была, наверное, в не меньшей разрухе, или Польша, по которой эта война прокатилась, или Япония. Но уже в следующей фразе Патриарх внёс ясность об уникальности этого нашего опыта:

— Только те, кто прошёл через жизнь в атеистическом обществе, только те обладают этим опытом

Вот, оказывается, в чём дело! Опыт наш уникальный в том, что попробовали жить от Бога отвернувшись. Патриарх продолжал:

— Ваш город с его дымящимися трубами, с его мощными предприятиями, в каком-то смысле был символом той системы ценностей, которая создавалась в нашей стране.

Максим подумал, что сейчас Патриарх обрушится с критикой на «бесов». Что было бы, вообще-то, не очень логично после, например, слов Патриарха Алексия I, написанных 6 марта 1953 года по поводу кончины одного из главных «бесов»:

«От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю самое глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья. Кончина его является тяжёлым горем для нашего Отечества и всех народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает вся Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным. Светлая память о нём будет неизгладимо жить в сердцах наших».

Нет, Патриарх не открещивается от «бесов», не шельмует ни их за идеологию отказа от бога, ни нас, которых «бесы» за собой вели. Он говорит о наших прежних заслугах, о советском обществе говорит «мы», включая сюда и нас, и «бесов», и, видимо, и церковь тоже:

— Опираясь на те ресурсы, которыми Бог одарил нашу страну и нашу землю, мы хотели построить процветающее, сильное и справедливое общество. И на этом пути было многое сделано, был свой трудовой и военный героизм. Люди беззаветно отдавались этой идее, жертвовали своими жизнями, жили в землянках и в бараках. Как вчера мне сказал в машине Пётр Иванович, Губернатор ваш, люди считали, что барак — это есть некий образ счастливой жизни будущего. Потому что жили-то в землянках, себя ограничивая. Страна накапливала огромную силу. И казалось, вот уже совсем близко, и мы построим это общество — самое прекрасное в мире, процветающее, богатое, справедливое.

Патриарх сделал длинную, скорбную паузу.

— Мы все знаем, что у нас ничего не получилось... Хотя было с человеческой точки зрения всё — была сильная власть, была мощная армия, сильные правоохранительные органы, и та же наука, и то же образование, и культура, и спорт. Было всё, и всё работало для достижения только этой одной цели. Мы были как бы в пяти минутах до достижения этой цели. Но эта короткая дистанция всё время удлинялась, удлинялась, удлинялась...

Опять скорбная пауза... Действительно, всё же ведь было — и сильная власть, и правоохранительные органы, и наука... Так почему же у нас ничего не получилось?

— А не получилось потому, что всё это мы стремились сделать без Бога. У нас было всё, а Бога мы из своей жизни исторгли, самонадеянно уповая на свою собственную силу. И Бог нам показал, что человеческая сила — это слабость пред Богом. Это ничто! Всё разрушается, и превращается в прах и пепел, если Бог не благоволит, если он не поддерживает человека.

Так-то вот: это Бог нас не поддержал. Да ещё и наказал нас всех за этакую самонадеянность, показал нам, видите ли, что мы без Бога — ничто! И всё нами созданное — это пепел и прах...

Но никакой критики прежней власти. Патриарх не отказался от власти «бесов», не стал её грязью мазать. Что было бы богохульством: власть ругать вообще таки нельзя. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» — из Послания к римлянам. Максим улыбнулся: сказывается его религиозный ликбез последних месяцев — помнит наиболее важные религиозные постулаты.

Патриарх показывает себя куда как ушлым политиканом. Хитро и лукаво утверждает двуединство церкви и власти, их неразрывный союз в «борьбе за счастье народное»:

— Мы сегодня строим храмы, потому что понимаем, что вместе с Богом достигнем тех целей, которые перед собой ставим, как страна и как народ. Если мы научимся соединять веру, упования на волю Божью, молитву, чистоту жизни, силу нравственного чувства с современными технологиями, с наукой, с образованием, с правильным использованием капитала мы, станем действительно Великой Страной. И одновременно — свободной, мирной, открытой.

Как это мило: соединим веру, упования на волю Божью с современными технологиями, с наукой, с образованием, с правильным использованием капитала, да ещё и мирными станем, открытыми... Как говорится, «всё в одном флаконе» — духовный лидер, демократ, либерал, прогрессивный государственный деятель. Но и борец за «традиционные ценности». А вот и голубая мечта Патриарха:

— Мы вступили в другую эпоху. Мы строим Божьи Храмы по всей Руси Великой. Тысячи и тысячи храмов. И поднимаются эти золотые купола как свидетельство о том, что мы способны усваивать исторический опыт. Мы не Иваны, не помнящие родства. Мы всё помним, и знаем, и хотим другой жизни. Вот и этот Божий храм, здесь — в этом заводском районе, вознёсся своими куполами к небу как великое свидетельство того, что сочетая духовное и материальное, земное и небесное, мы только и можем обрести надежду на наше будущее.

Это в чём же «способность усвоения исторического опыта»? В том, чтобы опять храмов понастроить, как это до «бесов» было? Так ведь не спасли же народ православный от «бесовщины» те храмы. Сам же говорил, что от Бога отвернувшись жили, и это как раз после того, как церковь во множество колоколов трезвонила: «За Веру, Царя и Отечество!». Впустую трезвонила — большевики это отменили. Так где же, в чём этот «исторический опыт»? Заврался совсем Гундяев...

Далее в Слове Патриарха прихожанам был дан наказ: «от нас мало требуется — чтобы мы молились утром и вечером, чтобы вставая утром, мы просили у господа благословения на день... а вечером, когда приходим домой, чтобы поблагодарили Господа за то, что он дал в течение этого дня... а если что-то плохое сказали, задумали, или сделали, так именно вот в этот момент нужно пред Богом раскаяться, и попросить у него прощения, не раз в год на исповеди, не четыре раза в год, как иногда это делают, а каждый день вечером».

Всё от Бога — и в делах он первый помощник, и грехи простит. Молись только!.. В церковь почаще ходи — для чего и строятся они по всей Руси. В церковь — это обязательно! И термин «воцерковлённый» специально ввели 20 лет назад. А то — «верующий» — это ни то, ни сё. Нет, ты в церковь молиться должен прийти, свечку купить, в церковную кружку денежку опустить. Само собой — венчание, крещение, отпевание и проч. Маркетинговая политика у церковников — на высшем уровне!

И вообще, все мы теперь к церкви относимся, в её статистику мы все включены для обоснования претензий к низкой «обеспеченности» нас храмами. Ещё один термин специально придуман — «этнические православные». Ага, теперь Максим, Павел, Ирина, Владимир, Николай, Марина — все «этнические православные», как бы паства Кириллова. Ох, и лукавы, и подлы эти господа церковники!..

Далее в церемонии началась процедура вручения Высочайших подарков. Преподносится в подарок икона:

— Я хотел бы в память о сегодняшнем замечательном событии преподнести приходу Святаго Великомученика Георгия, всему Святому Храму вот это изображение Святаго Великомученика Георгия. Я только что вернулся из Египта, где был с визитом к предстоятелю Александрийской церкви. И он меня привёл в ту самую крепостную башню римскую, где в подвале томился Святый Великомученик Георгий. До сих пор сохраняются его кандалы, до сих пор сохраняется колонна, к которой он был привязан. Его истязали, били, мучили, терзали. Он там проливал свою кровь и там он умер, потому что исповедовал веру в Христа Спасителя. Замечательно, что храм этот назван в честь Святаго Георгия Победоносца. Это возможность ещё раз вспомнить тех, кто обладал такой силой духа, что никакое гонение, никакое истязание, и никакая угроза смерти не могла сломить людей в их твёрдых убеждениях. Взирая на этот образ, помните Святаго Великомученика Георгия, как он за Христа проливал кровь.

Максим, решив посетить церемонию освящения храма, поинтересовался святым Георгием, его делами и заслугами. Информации о нём было немного. Некоторые исследователи вообще говорят, что реальность существования святого Георгия, как и многих раннехристианских святых, находится под вопросом. По некоторым греческим сказаниям он был грек, родился в III веке, возможно в Каппадокии — это сейчас Турция. Его отца замучили за исповедание Христа. Мать с сыном бежала в Палестину. Поступив на военную службу, стал одним из военноначальников у императора Диоклетиана. Его мать скончалась, когда ему было 20 лет. Получив богатое наследство, Георгий отправился ко двору, надеясь достичь высокого положения. Но когда начались гонения на христиан, будучи в Никомидии, раздал имущество бедным и перед императором объявил себя христианином. Его арестовали, казнили. В капелле Сан-Джорджо в Падуе имеется фреска Альтикьеро да Дзевио «Усекновение главы святого Георгия». Вот, собственно, и вся информация. Есть ли какие-то деяния за Георгием, за которые его следует помнить и почитать? Кроме того, что он раздал бедным своё имущество, и вроде как — воскресил павшего вола, известно ещё посмертное «чудо» — убийство какого-то дракона. Более никаких деяний. Да и неважно это. Есть главное — жертва собственной жизнью ради веры. Георгий готов отдать жизнь свою в надежде, что будет он этой жертвой приближен к Иисусу, к Спасителю. Заложенная создателями христианства идея полной, абсолютной жертвенности ради и во имя веры — это гениальное изобретение.

Вручение подарков продолжается:

— Я хотел бы также преподнести великую святыню, которая была доставлена сюда вашим земляком, Константином Вениаминовичем Голощаповым, который вот здесь присутствует, и который вкладывает большие средства для того, чтобы, в том числе, возвращать святыни на Русь. Вот эти святые мощи Святаго Великомученика Победоносца Георгия были возвращены в Россию. Это великая святыня всероссийская, и по благословлению моему она будет находиться в вашем храме.

Здесь новые вопросы Патриарху от Максима:

Почему говорится, что мощи «возвращены» в Россию? Они что, когда-то и почему-то России принадлежали, а потом были утеряны?

Что такое мощи святого Георгия? Это кусочки костей человека, неизвестно, существовавшего ли вообще, и неизвестно, каким образом сохранившиеся. Ладно — это, допустим, одно из множества церковных «чудес». Максим читал как-то: «Французский археолог Мари-Людовик Лаланн ещё в 1847 году подсчитал, что в разных церквях, приходах и монастырях Европы хранятся как святыни множество дубликатов мощей известных подвижников церкви. Например, 11 указательных пальцев Иоанна Крестителя, три трупа пророка Исайи, восемь черепов и 12 отрубленных рук и ног апостола Филиппа». Количество мощей продолжает множиться. Эти мощи каким-то чудесным образом для всего мира тиражируются. Вот теперь и на Урал в местную церковь кусочек достался?

Почему кусочки от живших и умерших людей объявляются «великой святыней»? Это тоже дела церкви. Принято так у них — объекты для поклонения, ритуализация поведения и сознания.

Почему эта «великая святыня» — кусочки от Георгия, объявляется «всероссийской святыней»? Георгий, родился, жил и погиб за тридевять земель от России, никакого отношения к России не имел. И погиб-то этот христианский святой за шесть с лишним веков до того, как в России, в языческой стране, христианство было принято. Вернее — было насаждено принудительным порядком с жертвами, только вот не тех, кто обратился в христианство, как Георгий, а кто этому противился. Какое отношение имеет Россия к Георгию, погибшему при гонении на ранних христиан? Какая здесь логическая связь с признанием его мощей «великой святыней всероссийской»?

Слово от Патриарха длится уже 15 минут. Церемония близится к завершению. Закончиться она должна награждением церковными орденами тех, кто причастен к строительству храма — знакомые Максима рассказали ему о её распорядке.

Но вдруг голос Патриарха приобрёл металлические нотки, и Слово его стало похоже на разгон, который устраивает на местах приехавший из Москвы высокопоставленный чиновник. Для чего будут мощи Георгия в храме?

— Вот для чего. Для того, чтоб менялась жизнь вашего города. У вас не всё благополучно. У вас мало храмов.

Нет других недостатков — ни пробок автомобильных, ни загазованности от металлургических заводов, ни дорог плохих, ни излишне плотной застройки в центре города. Храмов, видите ли, мало.

— На вашем городе ещё печать старой жизни, и это видно невооружённым глазом. Меняйте свою жизнь. Вот вам святые мощи! И губернаторам, и мэрам, и властям: подходите и молитесь! И просите за свой народ и за свой город, чтобы Господь изменил и преобразовал вашу жизнь!

Ну, да — меняйте свою жизнь, молитесь, просите, Господь изменит и преобразует.

— Стройте Божьи храмы! Может быть, это то место, где нужно сказать, что ваш город на последнем месте во всей России по отношению количества населения к количеству храмов.

То же самое он и о других городах говорит. Например, по ТВ Максим как-то слышал от него: «Москва находится на последнем месте среди регионов Российской Федерации по обеспеченности верующих православными храмами». Это у него «штамп» такой? С бюрократически-канцелярской игрой слов: «отношение количества», «обеспеченность».

— Я буду очень рад приезжать сюда, когда вы будете строить новые храмы, с тем, чтобы их освящать. Меняйте свою жизнь! Мы должны перелистнуть эту тяжёлую страницу, мы должны обновить наше сознание, мы должны стать другим народом.

Долгая пауза, чтобы губернаторы, мэры и власти могли в полной степени прочувствовать Патриаршее Слово о том, что менять жизнь надо, «обновлять сознание». И как именно менять — конкретное указание: строить и строить новые храмы. Да, Павел прав: вот она агрессивность и экспансия религии! И это лишь когда религия только приближается к власти, начинает делать её от себя зависимой.

Максим, по примеру Павла, заглядывал в интернете на некоторые материалы на религиозные темы. Как-то попалась ему статья «Немолчащая Церковь» протоиерея Алексия Уминского на одном из православных сайтов. Там совершенно конкретно высказываются программа и претензии церкви на то, что она является теперь полноправным политическим игроком:

«...Государство действительно сделало для Церкви достаточно много: возвратило имущество, стало внедрять ОПК в школах. Такое ощущение, что это плата Церкви за её молчание и её невмешательство в то, что творится вокруг. Так вот, такого невмешательства уже быть не должно... Когда Церковь понимала, что без государства она не вернёт награбленное и отнятое, она должна была терпеливо ждать и добиваться уступок какими-то компромиссами. Понятно, что время компромиссов должно было быть, но, мне кажется, что оно затянулось. Хватит компромиссов, пора говорить...».

К этому поповскому ультиматуму вспомнились строки из поэмы Павла «Страсти Государевы». Это как бы запись из дневника, который ведёт для себя Президент:

А ещё мне говорят, что есть опасность
в зависимости оказаться
от духовенства высшего
вплоть до шантажа
неудовольствием народным.

Что ж, опасность есть,
закрывать глаза не будем.
В мировой истории примеров много
диктатур теократических,
и времена все эти были
куда уж как не лучшие.

Церковники — ведь те ещё политиканы.
Хотя и «власти партия»,
но это партия такая,
что её так просто не распустишь,
не перепишешь ей «устав».

Стелет мягко, но держит крепко —
в сожительство вступив единожды,
так и будешь с нею жить.
Брак династический,
жестокий, не по любви...

Патриарх между тем продолжал, смягчив в своём голосе гневные ноты:

— Я хотел бы сердечно поблагодарить тех людей, которые трудились ради того, чтобы в той мере, в какой это было возможно, всё-таки содействовать процветанию церковной жизни. И, несмотря на трудные обстоятельства — и экономические, и социальные, да и непростые политические обстоятельства, в вашем городе и в области делалось много доброго и хорошего. Я хотел бы сейчас огласить Патриаршую грамоту. Во внимание к многолетней помощи местной епархии Русской Православной Церкви, и в связи с завершением служения на посту Губернатором области, уважаемый Пётр Иванович награждается орденом Серафима Саровского I степени. Аксиос!

Забавность ситуации в том, что награждаемый Губернатор, уходящий по возрасту в отставку, в советское время был на руководящих партийных должностях, вторым секретарём обкома КПСС — партии идеологических безбожников.

Последнее «Аксиос!», то есть «Достоин!» в переводе с греческого, выкрикивается Патриархом громко, с большим значением, с некоторой протяжностью и с усиленным ударением на первом слоге. И опять театр?!. Это у церковников любимый жанр.

Максим вспомнил, как год назад видел по «зомбоящику» показательную процедуру омовения Патриархом Кириллом ног у двенадцати священников — прилюдно, в храме разыгрывался сюжет из Нового Завета. Одна из верующих, после окончания этой процедуры, сказала в телекамеру со слезами на глазах: «У меня на сердце после этого такая благость! Вот он, образец истинного человеколюбия!». Максим в переписке в Живом Журнале с известным телеведущим ТВ «Культура» назвал это балаганом, шоу, психологической и духовной порнографией. Тот в ответ пишет: нельзя оскорблять таинства.

Таинства? Если это таинства, так они и должны проводиться в церкви за закрытыми дверьми, а не перед камерами, с трансляцией на всю Россию. Если же решили их публично проводить, то пусть не обижаются на критику своих театрализованных постановок. Собственно, и во всей-то религии это так. Вы сами по себе можете верить в любые сказки, можете ходить в церкви в своё или в чьё-то удовольствие, можете молиться вашим богам — это ваше личное дело. Но если вы объявляете эти сказки некой общественной моралью и идеей, то готовьтесь к их обсуждению, критике, непринятию, противодействию насаждения.

Церемония продолжается. Патриарх награждает орденами Сергия Радонежского IIи III степени руководителей горно-металлургического холдинга и металлургического комбината. Высказал благодарность Владыке, местному митрополиту за окормление епархии, за его архипасторское служение.

Сказал также, что его сегодня обрадовал вновь назначенный губернатор, бывший мэр областного центра. Он принял решение о переносе органа из бывшего храма Александра Невского и о передаче этого здания в ведение местной епархии. Максим знал, что история с органным залом — это больная тема для многих жителей города. Храм Александра Невского построен в десятых годах XX века. В советское время был недействующим. В детские годы Максима здесь был планетарий, он ходил туда с классом. Потом тут были какие-то кружки детского творчества, что-то ещё. В начале 80-х было решено реставрировать полуразрушенный храм и переоборудовать его в органный зал. Проектированием, изготовлением и установкой органа занималась немецкая фирма «Hermann Eule». Исполнители органной музыки отмечают, что орган является одним из лучших в России и Европе. И создатели инструмента относят его к числу лучших в международном масштабе.

В последние годы церковники постоянно поднимали вопрос о возвращении им храма. Изучался вопрос о переносе органа в другое помещение. По оценкам специалистов фирмы, демонтаж и повторная установка органа являются трудновыполнимыми и крайне нежелательными в смысле сохранения его в прежнем качестве. Кроме того, они, например, отмечают: «Ввиду того, что мензуры и общая конструкция труб органа рассчитывались специально для нынешнего помещения, интонация, высота тона и сила звука не могут быть приспособлены к другим акустическим условиям». Теперь спор об органном зале окончательно, похоже, решается в пользу церкви.

Вернувшись с церемонии освящения храма, Максим по свежим впечатлениям набросал несколько эскизов. Вот стоят бывший и новый Губернаторы, директора металлургические, кто-то из местных властей. Вот Патриарх среди Высокопреосвященств, Преосвященств и Владык. А вот сюжет, который будет в картине основным — среди прихожан молодая женщина на переднем плане, с мальчиком лет десяти. Сложил листы в папку: по возвращении в Москву можно браться за работу — общий замысел есть.

***

Уже, наверное, за полночь... Положил кисть в лоток, отступил от мольберта. Работа над картиной «Освящение нового храма» закончена. Не оглядываясь, нашёл рукой спинку стула, пододвинул к себе, сел отдохнуть.

Расположение сделал вертикальное, почти квадрат. В правой части — прихожане, первые ряды. В полный рост, все смотрят на Патриарха. Он на переднем плане, слева. Изображён со спины, с правого боку. Крупно, поэтому только по пояс. Держит перед собой развёрнутую Патриаршую грамоту, зачитывает её. Из-за левого его плеча видны две группы участников освящения, стоящие отдельно — несколько представительных мужчин в тёмных костюмах, и другая группа — духовенство.

Взгляд зрителя привлекают две фигуры в первом ряду прихожан — молодая женщина, и мальчик, десяти примерно лет, стоящий рядом с матерью, немного впереди. Они практически в центре картины, хорошо освещены. Левая рука женщины на плече у мальчика, легонько обнимает, прижимает его к себе, правая рука у левого её плеча, пальцы собраны в трёхперстье — крестится. Блаженное благоговение на лице.

Центром внимания для зрителя является лицо мальчика. Максим добился этого тем, что из всех персонажей картины лишь мальчик смотрит не на священника. Этот диссонанс, нарушение всеобщей благоговейности заметен, бросается в глаза.

Лицо мальчика обращено к зрителю. Но смотрит чуть выше, взгляд мечтательный, лёгкая полуулыбка. Видно, что он устал от этой долгой церемонии, она ему надоела. Нашёл себе занятие в том, что стал думать о чём-то о своём, о хорошем.

О чём он думает? Возможно, о соседском пятнистом щенке, взять которого к себе домой, наконец, разрешили родители. Или о книге про Тома Сойера и Гекльберри Финна, которую только что начал читать — из детских книг отца, она у них в домашней библиотеке. Или о том, что летом они опять поедут к бабушке в деревню, будут с отцом купаться в речке, ловить рыбу на удочку, запекать в костре картошку. А может, о том, кем он станет, когда вырастет: космонавтом, лётчиком, моряком, известным учёным, который изобретёт что-то нужное и важное для людей...

Картина должна Павлу понравиться... Сколько времени? Почти двенадцать! Вроде бы даже вздремнул, сидя на стуле — сказались перелёт в самолёте и работа затем в течение почти четырёх часов.

Вдруг показалось ему, что он здесь не один. И тут, действительно, из-за спины послышалось негромкое, тактичное покашливание. Оно исходило со стороны дивана, стоящего сзади, у стены. Случалось, что когда работа особенно увлекала, Максим ночевал прямо в мастерской, на этом самом диване. Евгения в таких случаях говорила: «опять в запой ушёл». Утром приходила, приносила с собой завтрак, будила, заставляла нормально поесть.

Максим повернулся в сторону посторонних, совершенно неожиданных звуков — он же был в мастерской один, даже Барсика в этот раз с собой не взял. Дверь захлопнута на замок, ключи только у него и у Евгении.

На диване сидит импозантный мужчина — светло-серый костюм-тройка, аккуратные бородка и усы, ровный пробор, седина серебристого оттенка. Откинулся на спинку, нога на ногу. Никакой наигранной вальяжности — естественная поза человека, знающего себе цену.

— Вы кто? Как вы сюда попали?

— Допустим, попасть туда, куда мне будет угодно, для меня не проблема. Кто я? Это мы по ходу разговора определим и обозначим. Обращаться предлагаю обоюдно на «ты».

— А как к вам... к тебе обращаться?

— В смысле — как меня называть? Вот это как раз и будет определение того, кто я есть. Знаешь, не буду против, если будешь называть меня Богом.

— Богом?!..

— Ну, да — Богом. То есть не Яхве каким-нибудь, не Иеговой, не Господом-Господином, а тем Богом, о котором вы с Павлом говорили: «Всё в тебе слилось — мой разум, чувства, жизни опыт — триединый этот сплав и есть мой Бог, что Совестью зовётся. Есть Совесть, Разум и Душа — вот боги наши».

— Как говорит молодёжь: круто! То есть, выходит, ты вот тот самый мой Бог и есть?

— Да, тот самый. Что тут странного? Ты ведь ко мне периодически обращаешься. Почему же я не могу с разговором к тебе обратиться?

— Так одно дело мысленно общаться, мысленно разговаривать. А ты материализоваться решил, что ли?

— Вот-вот: решил материализоваться на какое-то время, пообщаться «tête-à-tête», «entre quatre yeux», как говорят французы.

— Пообщаться? Так ты же — Бог! Ты меня своим авторитетом давить станешь. Какое уж там общение?!..

— Чего не ожидал от тебя, Максим, услышать, так вот ёрничанья такого. Про «авторитет» какой-то... Ведь знаешь, что разговаривая со мною, ты сам с собой разговариваешь. Я — это тот же самый ты и есть. И сомневаюсь я так же, как и ты, и ошибаюсь тоже так же, истину ищу, и не всегда уверен — там ли. Но вдвоём-то этот путь к истине более верно направить можно. Собственно, это ты знаешь, поэтому постоянно ко мне и обращаешься, и разговариваем мы подолгу с тобой. Воочию меня непривычно видеть? Понимаю. Восприми это как мою прихоть — вот так-то вот с тобой пообщаться.

Максим подумал про себя: действительно, ни к чему такой панибратский тон он себе позволил. Видимо, сбило его, что Бог сам решил сюда явиться, предложил на «ты» общаться. Нет, надо вести себя хоть и независимо, но в рамках приличий, уважительно обращаться к неожиданному гостю.

— И о чём ты решил со мной поговорить?

— Видишь ли, ты, вместе с Павлом, излишне критично к религии настроен.

— Что ты имеешь в виду под «излишне критично»? В нашей критике мы в чём-то неправы? Мы что-то искажаем? В чём-то кого-то обманываем?

— Дело не в обмане, этого нет, никаких искажений я не вижу. Но есть два вопроса. Первый: вы не делаете скидок на то, что всегда будут существовать люди, нуждающиеся в вере.

— Почему же? Мы это признаём и принимаем. Поэтому мы с религией не боремся и не воюем. Кто в ней нуждается, тот пусть и находит в ней помощь и какую-то поддержку. Мы совершенно уважительно относимся к этому их выбору. Но и они должны уважать наш выбор. Мы не признаём за религией права объявлять саму себя духовным учением для всего общества. Считаем её лживой идеологией. Мы против того, чтобы она насаждалась в общество как некая полезная для него социальная идея, с этим боремся.

— Вот тогда как раз — второй вопрос: а правильно ли так категорично отвергать эту идеологию? Не является ли она тем, что может помочь обществу держаться в каких-то рамках?

— В смысле, что в каких-то моральных нормах?

— Да, и это тоже.

— И в каких же именно?

— Ну, хотя бы, например, «не укради».

— Так это же не изобретённая каким-то из авторов Библии философская глубокая истина. Осознание необходимости уважать право на имущество другого человека ;— это заслуга многих поколений людей, их развивающегося социального сознания. Религия лишь включила затем эти, найденные людьми правила человеческого общежития в свои «святые писания». И вложила их в уста некоего «божества», ею же и придуманного.

Бог кивнул, слегка улыбнулся. Это, мол, у тебя некоторый максимализм, но в целом — соглашусь. И задал вопрос, ответ на который от Максима он, конечно же, заранее предполагал — уж не ему ли так хорошо знать своего оппонента, все его мысли. Но, как и обычно это бывало в их прежних беседах, заставлял собеседника поработать ещё раз над своими размышлениями, выстроить логику, аргументировать:

— Религия как раз это и делает — устанавливает эти принципы моральной нормой и утверждает эту норму для общества. Не так?

Максим действительно немного задумался, с минуту молчал. Потом стал неспешно, но довольно-таки уверенно отвечать, иногда делая небольшие паузы, чтобы более чётко выстроить свою мысль, перевести её в вербальную форму. Очная полемика с Богом, оказывается, гораздо сложней, чем это было в их прежнем, «виртуальном» общении. Усложнить для Максима задачу — это, видимо, и было целью Бога, раз решил явиться сюда в своём «образе и подобии».

— Религия устанавливает нравственные принципы моральной нормой? Так ли это? Начнём с того, что надо определиться с понятиями «мораль», «нравственность», «нравственные принципы». Надо отделять их друг от друга — это разные вещи. Чаще всего мы их путаем, говоря об одном, имеем в виду другое.

— Согласен. Разделяй, формулируй.

— Мораль — это некий порядок поведения или отношения к чему-либо, самоустановившийся, установленный или устанавливаемый в обществе. Нормы морали не являются незыблемыми, они меняются и со временем, и в зависимости от условий, в которых в данный момент общество находится. Другое дело — нравственные принципы. Это некие абсолюты — «не убивай», «не насилуй», «не увечь», «не укради», «не лги». Пожалуй, достаточно лишь этих, они основные. Это неизменные, ни от каких условий не зависящие принципы.

— Это как бы точка отсчёта?

— Правильнее сказать — самый верхний уровень, естественный, возможный максимум. Соблюдение этих принципов не всегда бывает по жизни возможным. Допустимость отступления от них в каких-либо ситуациях как раз таки и определяется нормами морали. Например, убийство — оно безнравственно. Это лишение кого-то того, что принадлежит ему, а не вам, в данном случае — жизни. А вот по моральным нормам оно вполне допустимо и даже поощряется в зависимости от каких-то условий или состояния общества. Например, война. Или наказание преступника, вынесение ему и исполнение смертного приговора. Мало того, моральными нормами может быть допустима даже и публичная казнь. Даже на глазах у детей. А ещё допустима казнь с мучениями казнимого, например, четвертование. И этого мало — допустима казнь с непосредственным участием в этом публики — забивание камнями, сожжение на костре, когда публика могла подбрасывать хворост в костёр. Это моральные нормы, по которым это всё вполне нормально, обществом не осуждаемо. Моральные нормы, гласные или негласные, могут запросто отвергать нравственные принципы. Мораль в общем понимании — это некий свод правил о том, где, как, когда, в каких пределах можно эти принципы нарушать.

— Всё верно: мораль — это не обязательно что-то лучшее, высокое, нравственное. Это лишь некие правила, нормы, уложения. И всё же понятие мораль несёт смысл и нравственный тоже.

— Да, несёт. Например, моральный человек — это тот, кто следует установленным в обществе моральным нормам и правилам, не нарушает их. А вот высокоморальный или высоконравственный человек — он выше установленных моральных норм, допускающих какие-то послабления. Он стремится к полному и абсолютному соблюдению нравственных принципов. А ещё к изменению общества, когда оно всё менее бы вынуждало эти принципы нарушать, чтобы моральные нормы менялись бы в сторону более строгого исполнения нравственных принципов. Сейчас, например, общество приходит к такой моральной норме, когда применение смертной казни становится недопустимым. Общество само для себя пытается объявить принцип «не убивай» абсолютным, незыблемым, хотя бы за счёт сужения границ, в пределах которых этот принцип можно нарушать. Это и есть эволюция общественной морали.

Бог ответил не сразу. Было видно, что он доволен полученным ответом. В этом разговоре, как, впрочем, и во всех их прежних беседах, он выступал оппонентом своему визави. Смысл же и цель их споров были в том, чтобы совместно к истине продвинуться, как вот, например, сейчас они это сделали.

— Согласен, Максим, с тобой. Сделаю небольшое резюме к тобою сказанному. Нравственные принципы выше моральных норм, они абсолютны, ни от чего не зависят. Чего нельзя сказать о морали — она не бывает вне времени и вне ситуации. Мораль бывает разной — религиозная и светская, мораль рабовладельческого строя, феодального общества или капиталистического, мораль средневековая и современная, мораль военного времени и мирного, мораль человека свободного и мораль раба, и так далее. Многие из моральных норм, являющихся нормальными в одной морали, не приемлемы для другой. Морально-нравственный уровень какого-либо общества в какой-либо конкретный период его развития, по большому-то счёту, должен оцениваться тем, насколько имеющиеся моральные установки требуют соблюдения нравственных принципов, имеются ли какие-то от них отступления — какие, для каких ситуаций, в каких пределах. Мораль в высшем её проявлении, безотносительно к месту, обстоятельствам, времени, предопределяет следование нравственным принципам, а не принятым здесь и сейчас неким временным условностям.

Бог встал, видимо, чтобы немного размяться. Прошёл к мольберту, постоял там, посмотрел картину. Вернулся, сел, продолжил:

— Понятно, что в реальном обществе недостижимо абсолютное и полное соблюдение основных нравственных принципов, тобою перечисленных, невозможна такая высшая мораль. Соответственно, есть проблема в том, как же тогда постулировать эти принципы, если знаешь заранее, что они выполненными быть не могут. Есть хороший, универсальный на все времена и ситуации подход. Древнегреческие мудрецы, жившие за 500 лет до Иисуса, вывели очень краткое «Золотое правило», которое объединяет в себя вообще все нравственные принципы: «Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам», «Какая жизнь самая лучшая и справедливая? Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других». Потом это правило повторил Иисус, по-другому его сформулировал: «Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Вместо отрицания плохого, он вывел в этом правиле утверждение доброго. Но, всё же, наиболее кратко, понятно и в морально-нравственном смысле достаточно будет так: «Не делай другим то, чего не хотел бы, чтобы делали тебе». Это чёткая связь между требованиями к твоему поведению и тем, что ты можешь ожидать от людей по отношению к тебе, если этот принцип будет в обществе преобладать.

В свою очередь, и Максим подумал тоже: «Как же мне с Богом моим повезло! Ведь действительно, и поспоришь с ним, и поговоришь, и посоветуешься, и уяснишь для себя что-либо. Даже теперь и неловко как-то, что ему про авторитет-то ляпнул...».

Но разговор и далее продолжил в виде диспута, полемики:

— Да, так и есть — следуй каждый этому единому принципу, правилу, и никаких не надо раздельных заповедей, никаких религий, лишь уводящих от их исполнения. Две с лишним тысячи лет, как в Библии эти заповеди прописаны. И что — они работают ли? Работает ли правило Иисуса? Оно ведь самой же религией в первую очередь и нарушается. Религия лжёт человеку, внедряет ложь в сознание и в мораль — и отдельного человека, и всего общества. Утверждает она, что моральные нормы нам свыше даны, персонажем, видите ли, из библейских сказок. То есть, ложь даже в духовной сфере является допустимой, моральной. На здоровье ли это будет обществу? Можно ли ожидать, что в таком обществе будут работать какие-то заповеди, которые поминаются в таких-то вот «духовных учениях»? Что — мы не убиваем ли? Ещё как! И с воровством так же — и воруем, и у Бога прощения просим, и опять воруем... Про ложь-то я уж и не говорю — изолгались все. Большинству из нас и в большинстве случаев лжётся так же легко и естественно, как дышится. Живя среди людей, мы ежеминутно лжём себе и окружающим, даже и не замечая этого. Павел как-то привёл мне цитату от Антония Сурожского: «Мнение о нас других людей — вот то зеркало, перед которым позируют почти все без исключения. Человек делает себя таким, каким хочет, чтобы его видели. Настоящий же, как он есть на самом деле, неизвестен никому, включая часто и его самого, а живёт и действует некая выдуманная и приукрашенная фигура».

— Хорошая цитата! Кстати, вот аналогичная от Ларошфуко: «Мы так привыкли притворяться пред другими, что стали притворяться сами пред собой». И всё же — а если бы не было религий с этими заповедями?

— И что — было бы ещё хуже? Ты это хочешь сказать? У тебя есть этому какие-то доказательства?

— Никаких доказательств этому нет, можно лишь гадать, да предполагать. Надо отметить, что ты весьма убедительно это сейчас произнес, чувствуется, что в последнее время основательно в эту тему погрузился. А вот что на это ответишь: пусть религия ложь — но ведь и общество для властей не подарок! Чего в нём только не намешано? Его как-то объединять надо. Почему бы и не с помощью религии? Ведь она же, в общем-то, работала, выполняла когда-то свою, как вы об этом с Павлом говорите, «государствообразующую функцию».

— Ну, да — как-то работала, выполняла... Но ничто не может оставаться неизменным — меняется общество, меняются наши представления о мироустройстве, о нас самих, о мире, в котором мы живём. Сказки, придуманные тысячи лет назад, объяснявшие нам всё это в понятиях того времени, стали окончательно нелепыми. Подлаживание их церковниками под наши новые представления ещё более переводит их из разряда сказок в разряд лукавых обманок. Как можно говорить об объединении общества с помощью религии? Лживая идея не может быть безоговорочно воспринята всем обществом. Если это случилось бы, значит, буквально всё общество больно безнадёжно. Но не может же такое быть, чтобы всё. Обязательно будут люди, не принимающие религию, и обязательно будет противодействие её насаждению. Что в человеческой истории всегда и было с переменным успехом с той или с другой стороны. В наше время ставка властей и политиков на религию — это глупость.

— И опять соглашусь. Ты меня убедил — перехожу на твою сторону. Добавлю, что кроме глупости здесь можно усмотреть и злой умысел. Религионизация способствует расколу общества, расколу в общественном сознании. Таким обществом легче управлять — «разделяй и властвуй». При том, что в союзниках у «вождей» в таких ситуациях всегда те, кого легче какой-либо идеей увлечь, пусть даже и неверной. Таких сначала может быть немного, но идея увлекает — это как зараза, их становится больше.

— Вот именно — так! Если в обществе побеждает «мораль», утверждающая ложь в основе духовной жизни — это симптом, что общество нездорово. Разве может насаждаться нравственность с помощью лжи и обмана? Если отвечаем, что — да, значит, объявляем ложь и преднамеренный обман действиями моральными, нравственными. Какая уж тут нравственность? Ни у атеистов, ни у государства не должно быть никакого сотрудничества с церковью. Только лишь мирное сосуществование со строгим соблюдением границ и правил нейтралитета. Никаких ей ни в чём преимуществ, всё на равных правах с прочими общественными организациями и объединениями.

— Так им же «дома для Бога» надо строить, деньги нужны.

— Пусть строят за свой счёт. Для того чтобы общаться с Богом совсем-таки не нужна помпезность. А если Бог или «слуги божьи» помпезности этой требуют, так пусть верующие задумаются: тем ли богам они молятся?

— Что ж, резонно.

— В общественной морали за тысячелетия утвердилось терпимое отношение ко лжи, к религии, потребность в них. Чем ложь более цветиста и красива, чем более она лично тебе обещает, тем скорее и крепче мы за неё ухватимся. С ложью уютнее и проще жить, чем с правдой.

Бог сидел, откинувшись на спинку дивана, был задумчив, не выказывал явного желания что-либо добавить. Максим закончил свою речь окончательным приговором религии:

— Религиозная идея предопределяет для своих апологетов возможность утверждать, что только следующие этой идее могут быть истинно духовными людьми, а тот, кто ей не следует — зверь потенциальный. И говорить это можно с искренней верой, что это именно так и есть, и полагать также, что подобное допустимо говорить публично, вслух. Вот один из религиозных постулатов: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия... гнев Божий пребывает на нём». То есть неважно, как ты нравственные принципы соблюдаешь, что ты можешь быть честнее и порядочнее «воцерковлённого». Не это будет определять оценку тебе. Главное — в бога уверовать. Религиозная идея разделяет людей на «хороших» и «плохих» по принципу принятия её, веры в неё. Она вносит раскол в общество.

Сделал паузу, вспоминая весь этот разговор — не упустил ли что-то в нём важное.

— Не должно быть такого, чтобы какая-либо идеология возводилась в обществе на уровень некой «высшей идеи», с установлением неравенства людей по какому-либо надуманному признаку, с необходимостью гибнуть за эту идеологию, а также ненавидеть и даже убивать за неё других людей.

Добавил грустно:

— Это всё издержки разума. Только человек способен творить себе идеи и богов. И свою жизнь готов отдавать ради защиты и утверждения этих идей и идеологий. И готов ради этого губить тысячи, миллионы чужих жизней. Только человек способен в своём собрате по биологическому виду видеть не просто конкурента на спаривание или на часть добычи, но идейного, непримиримого врага, врага своей веры. Человечество способно истреблять само себя, а то так и уничтожить себя полностью в какой-нибудь «войне цивилизаций». Ни один из видов живого мира на это не способен.

Замолчал, задумался на какое-то время. Нет, не приговором человечеству заканчивает он свои размышления:

— Но есть надежда, что этот же разум спасёт вид гомо сапиенс, не позволит ему самоуничтожиться. Больше человеку надеяться не на что. Не на «богов» же религиозных...

Во время эмоциональных тирад Максима Бог лишь слегка кивал, глаза опущены, прикрыты веками. Встал, опять прошёл к картине, долго её разглядывал.

— Максим, последние тебе на сегодня вопросы. Как говорится, «на засыпку». Блиц-опрос по принципу «да-нет». Тебе нравится эта твоя картина?

— Да.

— Относишь ли ты её к своим лучшим творениям, ты ею гордишься?

— Да.

— Считаешь ли ты её каким-то вкладом в то, что может развивать сознание людей, отвергать их ото лжи и лицемерия?

— Тут односложно не ответишь...

— Ответь подробнее.

— Хотелось бы на это надеяться. Понимаю, конечно, что ложь непобедима и неискоренима — у людей фантастическая склонность ко лжи и к самообману. «Ложь — неотъемлемая часть человеческой сущности», Марсель Пруст. Победить ложь невозможно, но и нельзя переставать против неё бороться. Прав Павел с его любимым девизом: «Безнадёжны, но не бессмысленны усилия изменить людей и мир». У него есть такие строки:

Смысл нашей жизни всей в борьбе —
Разума с Глупостью,
Правды с Ложью,
Добра со Злом.

Победы нашей в той борьбе не будет,
обольщаться нам не надо.
Но вдруг борьбы не станет,
тогда уж точно —
Зло, Ложь и Глупость победят,
власть над нами утвердят,
всегда готовы к расширенью
сфер своих влияний.

— Согласился ли бы ты на моё предложение уничтожить картину?

Максим опешил.

— Нет, пусть не уничтожить, а просто спрятать её подальше, не продавать, никогда не выставлять на выставках.

— Что за нелепое предложение?

— Да или нет?

— Нет!

— Согласился ли бы ты на то, что картина будет представлена людям лишь при условии, что имя её автора останется для них неизвестным?

Опять загадка! Что-то сегодня Бог какую-то игру странную повёл...

— А это ещё что за условие?

— Тогда сделаю небольшое разъяснение. Хочу узнать: настолько ли ты искренне желаешь людям добра, что готов пожертвовать славой в авторстве этой картины ради того, чтобы она всё же была доступна им?

— Если бы действительно была такая ситуация, что это условие было бы обязательным и неизбежным, то ответил бы: да!

— Ситуацию усложняю. Согласился бы, чтобы автором картины значился не ты, а художник N? Ты знаешь, кого я имею в виду.

— Почему он?

— Я же говорю, что ситуацию усложняю. Насколько мне известно, этот твой собрат по цеху художников — человечек довольно-таки подловатый. Так вот: готов ли ты принять такое условие?

— Слушай, ты не Бог, а Мефистофель какой-то... Ты же эту ситуацию свою до полного абсурда довёл. Добрая идея этой картины будет исходить от человека лживого и лицемерного? Нет, я на это не соглашусь.

— Ну, что ж, ты решение принял, картину я забираю себе.

В ту же секунду собеседника не стало, диван был пуст. Оглянулся на мольберт — картины тоже не было...

— Стой, Бог, стой! Я согласен!..

Ответа нет... Лишь было слышно, как стучали о раковину редкие капли, падающие из не до конца завёрнутого крана. Удар каждой последующей капли всё громче, громче, громче...

Открыл глаза. Сидит на стуле, перед ним мольберт с картиной. Лицо мальчика обращено прямо к нему, его мечтательный взгляд направлен чуть выше. Разговор с Богом — это был... сон?!. Приснится же такое!..

Встал: надо сделать последнее в работе — поставить подпись. Подошёл к мольберту, взял с поддона кисточку поменьше, хотел пойти за тюбиком с краской... Мельком взглянул на правый нижний угол картины — на холсте аккуратно выведена его подпись: «Максим С.»... Поставил, значит, уже, просто заспал это...

***

Послесловие от автора.

Все герои этого рассказа — Ирина, Владимир, Николай (имя изменено), Марина (имя изменено), её отец — реальные люди. Рассказ практически полностью документален. Вымышленным персонажем является Максим. Соответственно, вымыслом является сюжетная линия о заказе картины и факт разговора Максима с Богом. Хотя содержание разговора вымыслом не является (здесь рисую смайлик). Надо сказать ещё об одном авторском вымысле. Он в следующем. Для Павла К. в некотором смысле прототипом я взял своего хорошего знакомого, «френда» по Живому Журналу. Много общаемся с ним как в его блоге, так и через «личку». Он действительно обеспеченный человек, интересная, яркая личность. И детей у него именно столько — и своих, и приёмных. Вымысел же мой в том, что я приписал Павлу атеизм, которого нет у моего знакомого.

У меня было также немало общения ещё с одним моим заочным знакомым. Григорий Лурье — доктор философских наук, а ещё он священник, епископ. Но не из РПЦ, а из другой церкви — РПАЦ (Российская православная автономная церковь). Прочитав мой рассказ, сказал: хорошо задумано. Обратился к нему с просьбой написать к рассказу послесловие. Через несколько дней он выслал текст. Есть моменты моего в этом тексте несогласия, и весьма существенного, но помещаю его послесловие без каких-либо моих комментариев и суждений, оставляю право на это за читателями рассказа. Скажу лишь, что во многом у меня со священником взгляды на роль религии для индивидуумов совпадают. И есть ещё совпадение по одному очень важному моменту. В своём послесловии он это не отметил. В сопроводительном письме поясняет: «согласен с вами, клерикализм — огромное зло, это точно, но это ещё одна (и большая) тема, которую маленькому тексту не понести». В одном из своих телевизионных интервью он говорит: «Сейчас государствами можно управлять с помощью общественных организаций, движений безо всякой религии. Религию нужно оставить тем, кому нужна религия». Полностью с ним в этом согласен.

***

Послесловие от Григория Лурье,
епископ, доктор философских наук

Бога невозможно понять одними только рассуждениями о нём в третьем лице. И вот герой рассказа получает возможность поговорить с ним напрямую. Тут и выясняется, что бог верующих и неверующих — это, в общем и целом, один и тот же бог, причем, у верующих разных религий он одинаковый. Фундаментального различия между так называемым «материалистическим» мировоззрением и (тоже так называемым) «религиозным» не существует. Различие существует, но оно не фундаментально, так как реальные поступки и даже мысли носителей этих мировоззрений не вступают в неразрешимые противоречия. Просто кому-то (большинству) удобнее акцентировать религиозную интерпретацию, а кому-то — безрелигиозную, но это интерпретации одних и тех же фактов и одних и тех же паттернов поведения. Люди видят и делают одно и то же, но лишь слегка по-разному объясняют свои действия на словах.

В ХХ веке проблема усиленно обсуждалась в философии. Один из главных философов современности, Уиллард Ван Орман Куайн сформулировал в 1951 году (в статье «Две догмы эмпиризма»):

«Как эмпирик, я продолжаю считать концептуальную схему науки инструментом для предсказания будущего опыта в свете прошлого опыта. Физические объекты концептуально вводятся в ситуацию как удобные посредники, причём не путём их объяснения в терминах опыта, но просто как несводимые постулируемые сущности, эпистемологически сопоставимые с богами Гомера. Что касается меня, то я, как правоверный физик, верю в физические объекты, а не в гомеровских богов, поскольку было бы научной ошибкой думать иначе. Но с точки зрения эпистемологии физические объекты и боги Гомера отличаются только по степени, а не в принципе. Оба типа сущностей входят в наше познание только как культурные постулируемые сущности. Миф о физических объектах эпистемологически превосходит большинство других мифов в том отношении, что он оказался более эффективным, чем другие мифы, в качестве устройства для выработки поддающейся управлению структуры потока опыта».

Но возможен ещё и собственно религиозный взгляд. Он редко звучит со стороны всяких официальных представителей разных религий, поэтому о нём редко вспоминают. Вот и среди персонажей нашего рассказа о нём не вспомнил никто. В русской культуре самое известное напоминание о нём принадлежит его (в то время) оппоненту — Василию Васильевичу Розанову, автору доклада «О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира сего» (1907). Но я не буду пересказывать Розанова, а лучше скажу по-своему.

Если «по-моему», то все персонажи только что прочитанного нами рассказа одинаково неверующие. Правда, и вообще большинство прихожан всех церквей и религий — тоже неверующие. Это люди, ставшие религиозными «за компанию», и тут уже неважно, большая это компания или маленькая (например, население «православной империи» — это большая компания, а семья, в которую входит будущая попадья, а в недавнем прошлом советская комсомолка, — маленькая компания). В наше время такая религиозность часто, хотя и не обязательно ведёт к разочарованиям, так как люди могут сравнивать жизнь свою и своего круга с жизнью не обремененных религиозными правилами людей, которых вокруг них большинство. Чаще всего, такие сравнения не в пользу религиозного круга: люди там не лучше, а психологический климат хуже.

Только для сильно дезадаптированных к обычной жизни людей пребывание в религиозном сообществе, если уж они смогли в него войти, может дать очевидное преимущество. Для большинства людей — то есть людей тоже «с проблемами», но умеренными, — такого очевидного преимущества нет. И тогда уже непонятно, зачем им разыгрывать жизнь по каким-то правилам, столь же неорганичным для них, как и для большинства их нерелигиозных сограждан? То, что предоставляет религия для таких людей, можно сравнить с занятиями групповой психотерапией методами психодрамы: в течение года или двух это может быть полезно, а потом пора бы вернуться к обычной жизни. Так, кстати, многие и делают, уходя в «церковность» на год или два во время каких-то жизненных кризисов. Получив свою терапию, такие люди возвращаются к обычной жизни неверующих, но вспоминают о церкви с симпатией.

Общая проблема большинства наших современных «воцерковлённых» в том, что они «воцерковились», не успев стать верующими. В большинстве случаев у них была иная мотивация «воцерковления», нежели религиозная вера как таковая.

В традиционном религиозном обществе это почти ни у кого не вело к внутренним психологическим конфликтам, так как там были «все такие», то есть, по существу, предполагалось, что мотивацией для «воцерковления» является просто самая главная мотивация поступков 70% людей — желание не отбиться от большинства. Для 70% людей ситуация «не быть с большинством» — это ситуация непереносимого психологического дискомфорта и страха.

Но наше современное большинство нецерковное, поэтому воцерковление — что бы там ни пели попы из телевизора о «традиционных ценностях» — это расхождение в жизненных интересах с большинством сограждан. А это потенциальный конфликт, который для, примерно, 70% людей непосилен. Кто-то, впрочем, может не чувствовать конфликта либо из-за собственного аутизма (психологических особенностей, выражающихся в нарушении коммуникации с другими людьми), либо из-за обстановки в очень сплоченной малой социальной группе (например, «сектантского» типа, но не обязательно: это может быть и группа пенсионерок, уже отошедших от других видов активного социального взаимодействия). Такие люди просто не замечают, что они отбиваются от большинства.

Но традиционный тип христианина, к которому, например, всё время обращаются Евангелия, — это тип человека в сознательном конфликте с большинством, то есть тип человека, спокойно живущего в обстановке постоянного психологического конфликта с «миром», то есть с интересами большинства общества. Христианство, к тому же, требует не просто спокойного отношения к этому большинству, но отношения искренне доброжелательного. Церковь должна быть осаждённой крепостью или армией на марше через пустыню по отношению к разным искушениям мира сего и бесам, но не по отношению к людям.

В прочитанном нами рассказе о тех людях, которые это сознают, даже не упоминается, поэтому я решусь слегка дополнить рассказ. В мозаике представленных там точек зрения не хватает традиционной христианской. И это не удивительно. Проблема не столько в том, что не так уж много кто её разделяет (хотя и в этом тоже проблема), сколько в том, что она редко артикулируется на современном языке.

Христиане отличаются от церковных и нецерковных неверующих тем, что они живут в другом мире. Это не тот мир, в котором ровно то же количество объектов, что и в мире неверующих, но добавляется ещё один объект — Бог (и, опционально, ангелы с бесами). Это мир, где вообще все объекты другие. В мире неверующих только где-то по краям возникают неопределенность микромира (когда, например, свет в одних экспериментах ведёт себя как частица, а в других как волна) и многомерность макромира (12-мерная модель первоначальной вселенной в теории суперструн). В христианском восприятии весь мир устроен подобным образом. Мы никогда не знаем наперёд, сколько у него измерений в той или иной ситуации, и точно знаем, что, как в квантовой физике, любой результат нашего взаимодействия с миром очень сильно, хотя и не полностью, зависит от нас самих, от того, какой способ взаимодействия мы изберём. Это касается не только нашего отношения к фактам, но и самих фактов окружающей действительности.

В науке мы начинаем доверять каким-то теориям, когда убеждаемся в их предсказательной силе. Она не обязательно бывает стопроцентной, и в истории науки очень часто оказывалось, что работавшие столетиями объяснения приходилось заменять на более совершенные. В конце концов, система Птолемея верой и правдой служила тысячелетиями для точных астрономических предсказаний, а сменившая её система Коперника прослужила лишь несколько сотен лет, и тоже давно оставлена как неадекватная (Солнце, вопреки Копернику, оказалось не неподвижным, а вопрос, что вокруг чего вращается, — относительным). Так же и отдельный человек эволюционирует (или регрессирует) в своей способности понимать волю Божию и, в соответствии с ней, выстраивать свои планы и прогнозы.

Конечно, всегда бывает трудно уловить тонкую грань, отличающую религиозно верующего человека от обычного параноика (при паранойе весь мир кажется абсолютно логичным, причём, понятным больному), но между учёным-энтузиастом и параноиком эта грань тоже не всегда очевидна.

Впрочем, самое главное отличие верующего от неверующего даже не в этом. Главное отличие мы однажды сформулировали в дружеской беседе с одним из наших очень известных атеистов.

Мы разговаривали, сидя в кафе. Указывая на соседний столик, мой собеседник сказал:

— Если допустить идею Бога, то это будет то же самое, что утверждать, будто этот столик сделали гномы, которые когда-то тут жили, но просто теперь ушли.

— Нет, возразил я: это будет не религиозный, а все тот же научный подход, но просто с не очень убедительной научной теорией. — Тут я имел в виду как раз то, что писал процитированный выше Куайн о гомеровских богах. Конечно, нельзя априорно исключить или логически опровергнуть, что этот столик был сделан гномами, но мы не нуждаемся в этой теории, так как у нас есть другие получше, более правдоподобные.

А религиозный взгляд, говорю, будет такой: столик, да, сделан гномами, но гномы никуда не ушли. Они тут.

— Где же? — спрашивает мой собеседник.

— Да вот, — говорю, — разве не видите? Жаль, если не видите, но, в любом случае, гномы-то на месте, а кто их не видит — это его проблемы, а не гномов.

Мой собеседник очень смеялся, и мне пришлось долго убеждать, что я не шучу. Конечно, он тут же сказал, что у кого-то из нас галлюцинации, с чем и я не спорил, но мы тут же согласились, что мы сами выяснить это научным путем не можем (у кого галлюцинации, а кто видит истину), поскольку у нас тут нет третейского суда, который обладал бы для нас одинаковым авторитетом.

Мы потом еще продолжили говорить на тему, что научное объяснение и так может всё объяснить, без гномов. Я отвечаю, что, в принципе, да, но оно ведь не объясняет, самого главного: А гномы-то откуда? — Да, — вздыхает мой собеседник.

Вот я и сам сбился с послесловия, которое взялся написать, на свой собственный рассказ. Суть его очень проста: вера — понятие опытное. Такое же опытное, как по собственному опыту мы знаем о своём собственном существовании. Мы не можем сами себе доказать, и никто нам не может доказать логически строго, что мы сами существуем. Но мы привыкли доверять опыту своего собственного существования. Таким же опытом бывает вера, когда она есть.

Если вера есть, то дальше жизнь в соответствии с ней выстраивается так, что человек приходит туда, где собираются другие верующие. Но бывает и так, что человек приходит в такое место для верующих, будучи сам неверующим. И тогда — проблемы. И об этих проблемах — значительная часть только что прочитанного нами рассказа.

Епископ Григорий (Лурье)

***

Григорий Лурье создал у себя в журнале страницу «Диалоги с атеистами», пишет в ней: «атеистический рассказ В. Шмакова с моим послесловием», даёт ссылку на текст рассказа, выложенный мною в интернете.

Просмотрел комментарии посетителей этой его страницы:

— Прочитал. Рассуждения, скажем, весьма забавные. Но это просто повезло человеку встречаться с такими верующими. Самое забавное для меня, что верующие снова и снова рисуются людьми, мягко говоря, не думающими.

— Не смог прочесть рассказ. Какая-то тоскливая жалость к автору накатывает. Он ведь скоро умрёт, и так ничего и не поймёт.

— Почему бы автору рассказа и не допустить, что, действительно, просто жалко его? Как может быть жаль глухого в консерватории или дальтоника в картинной галерее?

Я вступил с ними в разговор. Но если привести наше общение в полном объёме и в форумном виде, в каком оно проходило, это будет для читателя скучно. Поэтому приведу в едином виде лишь основное из того, что я ответил на эти сообщения:

— Так разве я рисую как-либо верующих? В моём документальном, по сути дела, рассказе нет ничего придуманного, всё взято из жизни, из реального общения.

И скажите, зачем мне заниматься какими-то допущениями и домыслами — жалость это у вас, или «тоскливая жалость», или ещё что-то?

Я имею возможность судить о религиозных людях не по каким-то своим «допущениям», а по их реальным словам и действиям. Приобщение их к религии с их, якобы, верой в бога, позволяет им считать себя совсем другими людьми, с другими чувствами, которых нет у тех, кто к религии не обратился. Вы можете объявлять нам: глухие, мол, вы и дальтоники, жалко вас — помирать уж скоро, а главного в жизни так и не поняли. Вы вот поняли, вы теперь совсем другие — можете к нам свысока обращаться. И чувства у вас другие — настолько особые и высокие, что за оскорбление этих чувств, за наше «кощунство» над ними, надо нас судить, осуждать и презирать. А ещё нужны отдельные, специальные законы для защиты этих ваших чувств. Как легко себя в статус неких высших существ перевести.

Меня не знаете, кто-то и рассказа не читал, не оппонируете мне, не спорите со мной, не дискутируете. Знаете обо мне лишь то, что у меня другое отношение к религии, отличное от вашего к ней отношения. И эта разница в нашем миропонимании даёт вам, видите ли, основания и право уничижительно относиться к незнакомому для вас человеку. Совершенно спокойно позволяете себе подловатые, хамские о нём суждения. Как тут не сделать вывод, что вы не очень-то думающие люди, и нравственно неполноценны?

Осознаёте ли вы при этом аморальность своих поступков? А вот как раз и могу допустить, что где-то в подсознании это есть. Но не можете вы по-другому, не умеете, таковы уж вы есть по своей природе-сущности. Могу также допустить, что и в религию-то для того лишь пришли, чтобы эту свою духовную ущербность чем-то компенсировать, получить простейшую возможность оказаться выше кого-то из прочих. Религия так и говорит, внушает вам, что вы, конечно, лучше, поскольку «на пути к Богу» находитесь.

Моя знакомая, прочитав эту нашу «полемику», пишет мне:

— Виктор, как это вы точно, про верующих-то. И про меня, значит, тоже. Я считаю себя глубоко верующим православным человеком...

Отвечаю ей:

— Уважаемая Татьяна. Вы это без обиды восприняли, да ещё и говорите, что это правильно мною сказано. Значит, вы и есть действительно верующая, себя и других способны понимать, а не «воцерковлённая неверующая» — так Григорий Лурье называет большую часть религиозных людей.

***

К моменту издания рассказа получил ещё несколько послесловий к нему. Это от уже известных читателю Ирины и Владимира, и ещё от одного моего заочного знакомого — Сергея. Получилась интересная подборка мнений. Я условно назвал их мнениями от «воинствующего материалиста», «воинствующего трансценденталиста» и «нейтрального философа». Привожу отклики моих друзей.

***

Послесловие от Сергея,
«воинствующий материалист»

Совершенно верно написал г-н Лурье: бога действительно невозможно понять одними только рассуждениями о нём в третьем лице. Любой всевозможный высочайший духовный опыт, стимулируется ли он специально разработанными ритуалами (со сложной системой жестов и особых поклонов), химическими препаратами или псилоцибиновыми грибами — не составляет каких-либо актов познания реального мира. Так называемый духовный опыт есть результат работы сознания, то есть психических процессов, формируемых мозгом и нервной системой. Результат же подобных мистических состояний не носит никакой информационной ценности, т.к. получаемая в результате этих состояний «истина» непередаваема, и никак не может прибавить знаний об окружающем мире. Хотя и согласимся, что эти состояния вполне реальны и воспроизводимы при повторении ритуала.

Акты познания «Бога», «Тайны Бытия» и «Великой Истины» могут воспроизводиться и без мистической готовности, которую обеспечивает церковная моторика, благовония и заклинания. Псилоцибин, ЛСД, марихуана — тоже открывают двери в «духовное пространство» и позволяют «познать истину». И это не на уровне размышлений о ней, а на уровне вполне реального «духовного опыта», обеспеченного психоактивными веществами.

При подобных состояниях, как пишет Станислав Лем, «испытуемый, отдавая себе всё время отчёт в немистичности источника этого состояния, с необычайным напряжением эмоций постигает окружающее, причем обычнейшие внешние импульсы воспринимаются как потрясающие откровения. Впрочем, и без псилоцибина можно пережить то же самое, скажем, во сне. Человек просыпается с глубоким убеждением, что во сне ему открылась тайна бытия, однако, придя в себя, он осознаёт, что это была фраза вроде «Мазуки в скипидаре присевают».

Стоит ли говорить о том, что подобные мистические состояния, под действием ритуалов или психоактивных веществ, у разных испытуемых весьма разнятся? А попытки придать всему спектру подобных иллюзий православный уклон — это весьма надменная форма адепта одной из многочисленных религий «перетянуть одеяло» на свою сторону.

Далее хотелось бы остановиться на убеждении Григория в том, что «фундаментального различия между материалистическим мировоззрением и религиозным не существует».

Религиозное мировоззрение несовместимо с материалистическим объяснением мира, т.к. первое вводит в картину мира сверхъестественное божество, порождённое мифологией (в частности, если говорить о православии, то порождённое древнееврейским фольклором), а материалистическое объяснение не требует привнесения сверхъестественного, т.к. эволюционная картина мира изящно и ёмко объясняет проблему нашего существования. Попытка же Лурье размыть чёткие грани между двумя противоположными точками зрения — это игра в поддавки, попытка пронести бога в эволюционную картину мира через чёрный ход. И бога, конечно же, христианского.

А вот такие учёные, как Докинз и Хокинг считают, наоборот, что Вселенная самодостаточна, а в её создании не участвовали ни христианский, ни древнегреческий, ни древнескандинавские божества.

Лурье определяет Уилларда Ван Орман Куайна как «одного из главных философов современности». Интересно было бы узнать, где в этой иерархии философов у Григория находится досточтимый Карл Поппер, разработавший критерии научности и ненаучности любой теории? И как г-н Лурье смог бы применить эти критерии к библейскому креационизму?

Хотелось бы немного акцентироваться на традиционном типе христианина, о котором пишет Лурье. Действительно, традиционный тип христианина — «это тип человека в сознательном конфликте с большинством, то есть тип человека, спокойно живущего в обстановке постоянного психологического конфликта с «миром», то есть с интересами большинства общества».

Насколько я могу судить из личного опыта общения с традиционными христианами — это люди, буквально убеждённые в существовании загробного, потустороннего мира, в который они уже заведомо получили билет, примкнув к «истинной» религии, и приняв догматы «истинной» церкви. Желание угодить воображаемому богу и сладкое чувство предвкушения вечного блаженства в воссоединении с ним после смерти, вполне гармонично соседствует с чувством некоторого пренебрежения и иллюзорного ощущения превосходства над своими согражданами, кои не разделяют христианские убеждения. Ничего удивительного в подобном христианском снобизме нет. Это, согласно исследователю человеческого мозга профессору Сергею Вячеславовичу Савельеву, способ «выпендриваться», весьма характерный для нашего вида приматов.

Не могу не остановиться ненадолго и на примерах с птолемеевской и коперниковской системами. Безусловно, наука, в отличие от религиозных догм, всегда развивалась и будет развиваться, пересматривая какие-то положения наиболее устоявшихся теорий. Но тот факт, что некоторые убеждения признавались ошибочными — совершенно не означает, что будущие направления и доказательства в науке будут всегда опровергать сегодняшние убеждения. На сегодняшний день можно твердо утверждать многие факты, которые никогда не будут опровергнуты. Как например, известно, что Земля «круглая», а не плоская, что она меньше Солнца и т. д. Но из этого не следует, что неполноту научной картины мира, её «дыры», следует латать сведениями из сборника сочинений древнеиудейских жрецов. Поэтому данную спекуляцию считаю совершенно неуместной, хотя и признаю, что она могла быть неосознанной.

Ну, и в завершение хотелось бы прокомментировать забавную историю с гномами, напоминающую тот случай, когда «сам придумал», «сам опроверг» и т. п. С гномами на самом деле всё просто, т. к. они являются порождением плодовитого, но не всегда последовательного в своих суждениях человеческого ума, его фантазии. В действительности устройство и возникновение стола не нуждается в объяснении своего происхождения посредством надуманных гномиков с надуманными характеристиками и иерархией. Но в очевидном смысловом сходстве мифологических божеств с лурьевскими гномиками — отказать трудно.

***

Послесловие от Владимира,
«воинствующий трансценденталист»

В чём мои принципиальные разногласия с «научными материалистами», которые часто по совместительству становятся и воинствующими атеистами?

Начнём с вопроса: что такое «реальный мир»? С точки зрения материалиста — исключительно «мир материи», то, что можно «пощупать», «измерить», «исследовать с помощью приборов» и т. д. Внутренний мир человеческой личности никакой реальности в глазах «научного материалиста» не имеет, хотя этот мир дан в непосредственном опыте и для обычного человека имеет гораздо большую значимость, чем внешний нам материальный мир. То, что имеет большую ценность, вполне естественно считать и обладающим более высокой степенью реальности. Для меня «бытиё» — то, что дано в опыте и имеет ценность, в отличие от того, что в опыте может и дано, но особой ценности и значимости не имеет.

«Воинствующий материалист» говорит, что духовные состояния (относительно) реальны, однако они не имеют ценности, поскольку «не могут прибавить знаний об окружающем мире». Опять-таки, здесь под «окружающим миром» имеется в виду исключительно материальный мир, а единственным ценным знанием объявляется познание материального мира. Но это уже вопрос чисто идеологических предпочтений: кому-то интересен материальный мир, а кому-то — свой внутренний мир и вообще внутренний мир человека. Почему же одно реально и ценно, а другое — нет? Неосознанные и, по сути, иррациональные предпосылки здесь, как и всегда, у материалистов, рулят. Мнение буддистов и постмодернистов таково, что взгляд на мир и на человека возможен с разных точек зрения: сама реальность многомерна! А вот материалисты отстаивают концепцию «объективной истины» и изо всех сил стремятся навязать всем и каждому свою «единственно правильную точку зрения» и «как оно есть на самом деле». Ну, точно так же, как религиозные догматики!

На «самом же деле» «объективная истина» существует в очень ограниченной области эмпирических наук (где в действительности применимы критерии верифицируемости и фальсифицируемости), но как сама реальность, так и формы нашего взаимодействия с ней куда богаче и разнообразнее того, что может своими методами исследовать эмпирическая наука.

Между прочим, в таком направлении как дзен-буддизм известна практика так называемых «коанов». Коан — это некая абсурдная с рациональной точки зрения фраза, над которой предлагается напряженно медитировать. Тем самым ученик получает психологический импульс для приближения к сути учения и состоянию «просветления». Да, здесь считается, что подлинная истина, как и источник счастья, как и желательное окончательное психическое состояние личности постигаются только опытно и интуитивно, а не в результате научно-эмпирического познания. С точки зрения «научного материалиста» — это иллюзия, потому что такая истина «непередаваема». Но как раз наиболее важные и сложные вещи и нельзя «передать»! Как, например, передать, как нужно слушать музыку? Или восхищаться поэзией? Или как любить женщину? Всему этому человек может научиться только сам (хотя ему и можно как-то помочь, натолкнув его на правильный путь), и при этом он никогда не сможет до конца адекватно выразить собственный опыт. Или же человек может ничему не научиться, а потом заявить, что все эти вещи — бред и иллюзия, да и попросту не существуют, раз я их не понимаю.

Серьёзные исследователи феномена религии (психологи, антропологи, религиоведы), которые, в отличие от «научных материалистов», не ёрничают, а серьезно изучают предмет, сходятся в том, что в основе абсолютно всех мистических состояний во всех религиях лежит один и тот же реальный опыт. Больше того, такой опыт может быть и у идейного материалиста. А вот интерпретация этого опыта действительно очень разнится в зависимости от принятой идеологической схемы. Опыт истолковывается в терминах догматики той религии, к которой принадлежит данный мистик. А материалист и вовсе отрицает его значимость и реальность, даже если и переживает что-то подобное.

А что до «Бога, которого протаскивают через чёрный ход», то теизм (хоть я этой точки зрения теперь и не разделяю) — это одна из возможных гипотез, куда менее абсурдная и, соответственно, более убедительная, чем материализм в любой его форме. Вполне может быть, что наш мир («большой компьютер») имеет таки «Внешнего Программиста», написавшего этому компьютеру софт. Хотя отсюда, конечно, не следует, что какая-то из существующих религиозных конфессий может настаивать на своем праве говорить от имени этого «Программиста», выражать его волю и т. д.

Материалисты-атеисты очень любят выдвигать в адрес верующих взаимоисключающие обвинения: то, дескать, верующие — это конформисты, слепо доверяющие авторитетам, всегда поддерживающие существующую власть и сложившийся общественный порядок, а это плохо; то, наоборот, верующие — это асоциальные типы, сознательно противопоставляющие себя «интересам большинства общества». Ну и где же правда? А может правда в том, что среди верующих есть и такие и сякие? Как, впрочем, и среди неверующих... Может быть, это просто разные антропологические типы такие, что прямого отношения к «духовным феноменам» не имеет?

По мнению атеистов, люди обращаются в веру или просто начинают интересоваться духовной жизнью исключительно из страха перед смертью, в желании получить «вечную жизнь», а это желание, как и сам страх — это нечто недостойное и предосудительное, что дискредитирует религию как таковую и верующих в частности. Как бывший конфессиональный верующий, и теперь отнюдь не ставший материалистом, могу засвидетельствовать, что это неправда: подавляющее большинство людей приходит в религию (если это сознательное обращение думающего и ищущего человека) или начинает интересоваться чем-то «духовным» вовсе не из страха смерти, а из желания найти смысл жизни. Отсутствие смысла в жизни — хуже смерти, от ощущения бессмыслицы многие самоубийством кончают.

Но если конкретно говорить о страхе смерти, то здесь вызывает раздражение попытка материалистов корчить из себя «сверхчеловека»: мы, дескать, крутые, мы не трусы, а потому в ваших утешениях не нуждаемся. А на самом деле психологии известны так называемые «подкорковые страхи», к которым принадлежит и страх смерти, хотя он — далеко не единственный из страхов такого рода. Так вот с этими страхами можно справиться лишь «заглушив» их с помощью того же алкоголя, наркотиков или психотропных препаратов или же попытавшись эти страхи «уговорить». Да, религия помогает «уговаривать» страх смерти, как и многие другие «подкорковые страхи», но почему это непременно должно свидетельствовать против религии? Почему всякое «утешение» непременно должно быть иллюзорным? Почему, если реален страх (смерти), наиболее сильное лекарство от него (вера в возможность жизни по ту сторону физической смерти и в воздаяние за земные дела в той или иной форме) само не может быть реальным?

Опять же здесь можно вспомнить аргумент большого врага христианства Ницше об истине как «полезной иллюзии»: поскольку в области собственно человеческих интересов и целей (в отличие от материального мира) ничего абсолютно достоверного мы знать не можем, истиной следует считать то, что в большей мере служит возвышению и облагорожению жизни. Так вот, панический страх практического материалиста и атеиста перед смертью нам хорошо известен: людям свойственно вообще избегать всяких разговоров и упоминаний о смерти, слишком уж это болезненная для них тема. Между тем, большинство по-настоящему и глубоко верующих людей (для кого их вера — нечто большее, чем однажды принятая идеология) ведут себя перед лицом болезни и смерти, да и вообще в испытаниях, весьма достойно. Таковы факты. Атеист Варлам Шаламов по собственному опыту свидетельствовал, что группа людей, которая наиболее достойно вела себя в ГУЛАГе — это верующие (конечно, «духовные» верующие, а не просто формально верующие).

И наконец, религия, как и духовные практики, духовные учения могут помочь людям оступившимся «выбраться из ямы» и встать на правильный путь, в конечном счете социализироваться (этому есть масса примеров), чего, увы, не скажешь про «научный атеизм».

У «воинствующего материалиста» снобизм по отношению к «верунам», да и вообще ко всем, кто не разделяет его примитивно-материалистических воззрений, сквозит буквально в каждой его фразе, в каждом слове. И мракобесы-де они, и невежды, да и вообще козлы-унтерменши. И если это не говорится открытым текстом (когда культура не позволяет), так весьма чувствуется. И даже то, что среди «верунов» до сих пор есть люди весьма умные и высокообразованные (что повсеместно признано) не удерживает «научного материалиста» от того, чтобы считать их людьми низшего сорта. Мой опыт общения на форумах и чтения текстов, написанных некоторыми «научными материалистами», позволяет мне с полным основанием говорить о самом настоящем «материалистическом расизме». Именно таким вот «расизмом» и вдохновлялось преследование «верунов» (причем далеко не только конфессиональных, но и просто всех заподозренных в симпатиях к «идеализму») на протяжении всех 70 лет советской власти, причем преследование это было порой просто иррациональным, т.е. не только не приносило какую-то пользу властям, но и приносило явный вред.

Конечно, не следует латать «дыры» в естественнонаучной картине мира «сведениями из сборника сочинений древнеиудейских жрецов» или из других религиозных источников. Но дело в том, что реальность мира и человека (в интегральном смысле) отнюдь не сводится к пресловутой «естественнонаучной картине».

Однако есть такое мнение, как по мне, то вполне обоснованное, что догматический конфессиональный верующий (принимающий религию как идеологию) и «научный материалист» — это по сути один и тот же антропологический тип. Это тип больше всего на свете ценящий однозначность, определённость и незыблемость «основ». Для которого не существует никакой гибкости восприятия и мышления. Который панически боится и искренне ненавидит всё новое, могущее поставить под сомнение однажды сложившуюся в его голове чёткую и ясную как божий день картину мира. Это человек примитивно устроенный психически, этакая «собачка Павлова», вся внутренняя жизнь которого сводится к нескольким простым условным рефлексам, кои он хотел бы навязать всему окружающему миру. А говоря народным языком — это жлоб. А уж где и как у него сложится «единственно правильная картина мира» («православная» там или «научная»), так это во многом дело случая. Это может быть и «истина святого православия», и «объективная научная истина». Вон изобретатель «собачек Павлова», абсолютный материалист по взглядам, на склоне лет, вероятно без особого внутреннего конфликта, вернулся в «святое православие», а сколько преподавателей научного атеизма теперь заделались «православными философами»...

Согласен с еп. Григорием в том, что если сравнивать людей по принципу отношения их к религии, то чаще всего сравнение «не в пользу религиозного круга: люди там не лучше, а психологический климат хуже». И что большинству уходящих в «церковность», религия нужна лишь как психотерапия.

Соглашусь и с замечанием, что около 70% людей психологически не могут не быть «вместе с большинством», а потому, коль скоро по телевизору объявили, что русские, значит православные, то они и будут называть себя православными.

Но вот в чём я очень сомневаюсь, так в том, что в наше время могут быть всерьёз верующие именно в ортодоксально-церковном смысле, а еп. Григорий себя к таким, несомненно, относит. Простой народ ходит в церковь из суеверия (вся их вера на практике — это совокупность суеверий, церковными догматами простой народ совершенно не интересуется). А вот высокообразованные интеллигенты совершенно сознательно начинают играть в ролевую игру, ну вот как есть толкиенисты, но кто-то начинает играть «в церковь» и «в православие», и это выглядит посолиднее. Но здесь нужно учесть, что людям свойственно «заигрываться» и то, что началось как игра, со временем может превратиться в «образ жизни» и «мировоззрение». Особенно если человеку и правда удалось решить таким образом какие-то личные проблемы и (или), имея харизматический дар, сплотить вокруг себя группу «учеников».

Нынешнее «религиозное возрождение» кажется мне чем-то искусственным, вторичным, чем-то «ряженым», ну вот как «возрождение казачества».

В поздней Римской империи и в Средневековье это было от сердца. Люди были простые как валенки, без «двойного дна», а потому веру принимали искренне. Но ведь нужно учесть, что учение Библии нисколько не расходилось с их тогдашними представлениями о мире, и даже выглядело много рациональнее (а значит, для образованных людей убедительнее) чем мифы о языческих богах.

А вот современные воцерковлённые высокообразованные интеллигенты — люди очень непростые. И их вера мало напоминает «детскую веру», к которой призывает Евангелие.

***

Послесловие от Ирины,
«нейтральный философ»

Зря философ-епископ приводит примеры из квантовой механики. Это сейчас довольно модно и совершенно неуместно. В его интерпретации христиане живут в многомерном мире неопределённости, и их отношение к миру создает факты действительности. Молитвами горы передвигают. Да уж, извечное чаяние всех жрецов слать пожелания из четырехмерного мира в 12-мерный. Вот только коллапс волновой функции является помехой! На неопределённости волновой функции построены все фантазирования на тему параллельных миров. Пенроуз с Хокингом описали это много лет назад. Все эти примеры философов-епископов — чистейшей воды околонаучный гламур. Прав он относительно неверующих «верующих» и стадно-корпоративного эффекта. Я в нашей с вами переписке говорила о своём понимании религиозности, как о стремлении понять начало-исток. В таком контексте настоящие, честные, без передергивания учёные и есть истинные религиозные люди. И вера в творца с его опциями здесь совершенно не при чём. Вера — это некритичное принятие реальности. Такое состояние свойственно определённому типу людей. Среди них могут быть и академики, и боевые генералы. Это никак не связано со способностью рационально мыслить. Для себя я окончательно определила это как неизжитый синдром эмбриона. Для таких людей необходим внешний опорный агент и всё! Вы же не будете смеяться над младенцем, ищущим инстинктивно материнские сосцы. Так вот этот тип людей (и епископ-философ тоже) не могут чувствовать себя комфортно без божьих сосцов со всеми сопутствующими опциями. Добавлю, что в ряде случаев многое объясняют имеющиеся в психиатрии понятия и направления исследований — метафизическая интоксикация и метафизическое инфицирование сознания.

***

Заключение,

письмо от Ирины.

Дорогой мой Виктор, получили ли вы удовлетворение от проделанной работы? Я, в любом случае, вас поздравляю! Мое состояние внутреннего знания весьма пополнилось. Сейчас прочитала итоговые замечания и могу подтвердить суждение Владимира о различных антропологических типах людей. Про себя их называю более радикально — разные виды. И никуда от этого не деться... Спасти может разумный нейтралитет. Хотя отторжение дает себя знать постоянно. Конечно, мне бесконечно ближе позиция Сергея, чем Владимира, оперирующего в так называемой «серой зоне», там где «ни да, ни нет» и все смутно-гадательно. И ещё, наша с вами переписка позволила мне понять, что я, по сути, никогда не была верующим человеком. Я научно пыталась исследовать феномен христианства и вот, результат на лицо. Ещё раз благодарю вас за совместность и радуюсь нашему знакомству.

***

Заключение,

письмо от автора.

Удовлетворён ли? Не могу сказать определённо. В процессе работы, было, конечно, интересно, и чувство сотворения случалось порой. Но по результату понимаю, что получилось на редкого какого читателя. Если как рассказ, то получилось слабовато — не хватает действия, динамики, нет у меня на это художественных и литературных талантов. И на философское эссе не тянет — не велик я философ. Написание этого рассказа было для меня как бы актом исполнения неких обязательств перед самим собой. Ну, что-то же надо делать, как-то пытаться в чём-то общественное сознание менять. Желание и потребность были поговорить с возможным моим читателем о болезнях нашего общества, о нас самих, о нашем отношении к тем вопросам, которые мы перед собой ставим, но не всегда берёмся их с кем-то обсудить, не получается к разумным выводам прийти. Есть основания полагать, что какие-то моменты мне удались неплохо. А ещё я рад был вновь собрать здесь наш творческий коллектив. Спасибо вам всем большое!

_______________________________
Май, 2010 — декабрь, 2012