Рассказы «Яма», «Книжник», «Террорист», «Киллер», «Розыск», «Взрыв в трамвае» написаны в 1995-97 годах, когда автоматизированная дактилоскопическая система АДИС ПАПИЛОН, её первые версии, только лишь начинала внедряться и использоваться в экспертно-криминалистических подразделениях Российской Федерации. На тот момент, когда писались эти рассказы, Федеральная система регистрации граждан, о которой в некоторых из них говорится, была только в планах. В рассказе «Взрыв в трамвае» слишком много специального, криминалистического. Но он и писался, в общем-то, не для широкой публики, а для моих коллег – криминалистов.
Отдельной темой рассказ «Смертник».

Виктор Шмаков

Террорист

Проходя между двумя рядами кресел ещё в первый раз после взлёта и набора высоты, Надя невольно обратила внимание на этого пассажира. Он сидел по правому борту примерно в середине второго салона, в первом от прохода кресле.

Рядом с ним уютно расположилась чета пенсионеров лет шестидесяти пяти, что-то увлечённо обсуждавшая. Видно было, что они не были частыми клиентами «Аэрофлота», у них ещё не прошло некоторое возбуждение от всех этих предполётных хлопот и процедур. Более привычный к полётам на самолётах люд уже приспосабливался подремать – рейс был ранний, недополученную долю сна можно было скомпенсировать во время двухчасового полёта...

Пассажир обращал на себя внимание каким-то излишне сосредоточенным видом и взглядом, в котором угадывалось то ли нервное напряжение, то ли боль... Когда Надя стала разносить газированную воду, он левой рукой разложил складной столик, прикреплённый к спинке сиденья предыдущего ряда, этой же рукой взял у Нади пластмассовый стаканчик. Правая рука была опущена вниз, он её не поднимал, из-за столика её теперь не было видно... Чета пенсионеров от воды отказалась.

На обратном пути Надя собирала освободившуюся посуду. Стаканчик пассажира, наполовину недопитый, стоял на столике. Надя остановилась около кресла, пассажир тыльной стороной руки, в которой был виден квадратик сложенного листка бумаги, подвинул стакан на край стола, как бы показывая, что его можно забрать. Надя взяла стакан, поставила на поднос. В этот момент почувствовала несильный, но довольно настойчивый толчок в локоть, услышала негромкий, нервно-хрипловатый голос пассажира:

— Возьмите у меня записку и передайте командиру экипажа... Занавески между салонами не задергивать. Я должен видеть дверь в пилотскую кабину.

В какие-то две-три секунды вспомнилось почти всё, о чём буквально неделю назад говорил сотрудник областного УВД, проводивший очередной, плановый инструктаж с экипажами пассажирских самолётов о возможных случаях терроризма и о том, в каких ситуациях и как надо действовать. «Вот оно, и на самом деле началось...» – промелькнуло в голове... Надя взяла сложенный в несколько раз листок бумаги, стараясь браться ближе к краю – за уголок, положила в карман форменного кителя. Никто из пассажиров вроде бы ничего не заметил. Аккуратно, касаясь стакана только костяшками пальцев, передвинула его в угол подноса отдельно от другой посуды – всё вроде сделала, как объясняли на занятиях.

Оставаясь внешне спокойной, продолжила собирать освободившиеся стаканчики по ходу в сторону кабины пилотов. В подсобном помещении между двумя салонами самолёта, в так называемом «буфет-кухне», поставила поднос на стол и только тогда почувствовала слабость в ногах. Присела на откидное сидение. Её муж Женя – второй стюард в экипаже – взглянув мельком на неё, спросил:

— Ты чего? Что с тобой?

— Женя, я иду к командиру. В кресле «19-г», похоже, террорист. Он передал для командира записку. Напои газировкой пассажиров в конце второго салона. Я туда ещё не ходила. Старайся делать всё как обычно, виду не подавай – не дай Бог паника начнётся. Он, видимо, раньше времени тоже лишнего шума поднимать не хочет. Занавески не задергивай – он потребовал, чтобы ему был виден весь проход в обоих салонах.

— Надя! подожди... Где его стакан?

Женя, взял двумя пальцами стакан террориста, не касаясь его боковой поверхности – за дно и верхний край, вылил из него в раковину остатки воды.

— Возьми стакан с собой. Отнеси и его тоже. Не задевай им обо что-либо, чтобы не стереть отпечатки. Записку тоже старайся лишний раз руками не трогать.

Надя прошла через первый салон, нажала кнопку «Вызов» на перегородке у двери пилотской кабины. С той стороны кто-то посмотрел в оптический глазок бронированной двери, впустили её вовнутрь.

Самолёт шёл на автопилоте. Штурман Валера как всегда травил анекдоты – улыбки ещё не сошли со ставших теперь какими-то особо родными лиц. Все замолчали и выжидающе посмотрели на Надю. Она подошла к креслу первого пилота.

— Ты что, Надюша, нас уже кормить собираешься? Вроде бы рано ещё...

— У меня записка от пассажира, кресло «19-г». По всей видимости – с какой-то угрозой...

Тимофей Ильич Бессонов несколько секунд сидел молча. Затем взял бортовой журнал, раскрыл его у себя на коленях.

— Где записка? Аккуратно достань, положи её сюда.

Надя сунула руку в карман, поймала пальцами уголок листка, вынула его, положила в раскрытый журнал.

Это был согнутый в несколько раз двойной лист из середины обыкновенной школьной тетради. Тимофей Ильич осторожно развернул лист, также берясь лишь за самые уголки. На внутренней стороне имелся текст, написанный шариковой ручкой чётким, выработанным почерком. Видно было, что записка писалась без спешки, в нормальных условиях, не на коленях. Текст был довольно-таки пространный:

«Прошу не делать ничего такого, что я могу посчитать за невыполнение моих требований.

У моих ног стоит портфель. В нём находится пластиковая бомба. Через рентгенконтроль её обнаружить было невозможно. Взрывателем является механизм, имитированный под электрическую бритву. Между электрическими контактами взрывателя вставлен листок картона, к нему привязана прочная леска, на другом конце которой имеется петля, она надета на указательный палец моей правой руки. Незначительное движение рукой или перемещение портфеля ногой неизбежно приведёт к взрыву, эквивалентному одному килограмму тротила. Я химик-технолог, на все 100% гарантирую надёжность и безотказность взрывного устройства.

Мои условия:

1. Не делать попыток по моему блокированию и обезвреживанию. Мне терять нечего, а сделать движение рукой или ногой я сумею в любой ситуации.

2. Сразу по получении записки вы должны связаться с наземной службой, сообщить о нештатной ситуации и повернуть в сторону Воронежа. Выполнение этого условия должно быть произведено не более чем через 10 минут после того, как стюардесса войдёт в дверь пилотской кабины.

Никаких ссылок на отсутствие коридора по новому маршруту я не принимаю. За 10 минут коридор вам должны обеспечить. Проведение манёвра я проконтролирую по солнцу.

Связывайтесь с землей, не теряйте времени. После разворота на новый курс продолжите чтение записки».

Тимофей Ильич аккуратно закрыл журнал, предварительно взглянув на номер страницы, где лежала записка террориста, снял с держателя микрофон на витом шнуре:

— Говорит 355-й, рейс «Челябинск-Санкт-Петербург». На борту террорист. Угрожает взрывом самолёта. Выдвигает требование поворота на Воронеж. До выполнения требования нам дано уже менее десяти минут. Просьба обеспечить коридор. О других его требованиях сообщим позднее.

— 355-й, я Челябинск. Вас понял.

Рация молчала около двух минут, показавшихся очень длинными для всех, кто был в кабине самолёта. Надя представила себе большой зал КДП УВД – Командно-диспетчерской пункт Управления воздушным движением. Все, кто не был непосредственно в данный момент занят работой с экипажами самолётов, находящихся в воздухе, или выруливающих для взлёта на взлётно-посадочную полосу (ВПП), или только что произведших посадку и по рулёжным дорожкам под управлением диспетчера «Руление» перемещающихся к свободному месту для высадки пассажиров – все обратились взглядами к руководителю полётами в ожидании его указаний. Первой задачей было – связаться с диспетчерами смежных зон и квадрантов для согласования информации о наличии свободных коридоров как по направлению, так и по эшелону – высоте...

— 355-й! Говорит руководитель полётами. Разворот разрешаю, держитесь этого же эшелона курсом на аэропорт Воронежа. Работать будете с диспетчерами «Контроля» вдоль следования по маршруту. После проведения манёвра сообщите всю имеющуюся у вас информацию. По ней с вами будут работать сотрудники милиции. Сегодня выходной, воскресенье, но все ответственные работники уже оповещены. Один из них – дежурный по аэропорту – через несколько минут будет с вами на связи. Сейчас начинайте производить разворот.

Второй пилот повернул влево рукоятку разворота на автопилоте и самолёт, накренившись на левое крыло, стал менять курс. После проведения манёвра, Тимофей Ильич задал режим по скорости и направлению и обвёл глазами всех, кто был в кабине.

— Ну что ж, ребята. Предстоит нам испытание... Но, главное – спокойно, без паники! Надя, что ты можешь сказать об этом террористе?

— Выглядит интеллигентно. Усы, бородка. Лет 35-40. Трезвый и не наркоман какой-нибудь – это я, наверное, смогла бы заметить. Чувствуется, что весь на нервах. Угроза, похоже, реальная.

— Кто с ним рядом?

— Муж с женой – пенсионеры, лет по 65. Жена у окна, муж в среднем кресле. Ни о чём пока не догадываются. Записку передал почти незаметно, никто не видел. Думаю, он хочет, чтобы пассажиры как можно дольше ничего не знали. На публику играть, похоже, не собирается, вроде бы не видно, что явный психопат какой-то.

— Ладно, а теперь давайте дочитаем его письмо до конца.

«Следующие условия. В Воронеже садимся и делаем дозаправку. Находимся там не более часа. За это время в самолёт должны быть доставлены ВОСЕМЬСОТ ТЫСЯЧ АМЕРИКАНСКИХ ДОЛЛАРОВ в одном «дипломате». Выпустим часть пассажиров – женщин с детьми и пожилых. И никаких попыток проникнуть в самолёт посторонним! Затем летим в Анкару.

Устанавливать мою личность бесполезно. Билет я брал по чужому паспорту, фотография переклеена.

Вся дальнейшая связь только через стюардессу. Никто из экипажа ко мне подходить не должен.

Можете обращаться ко мне, допустим, Пётр Васильевич».

Тимофей Ильич аккуратно закрыл журнал вместе с запиской и вновь взял микрофон.

— Челябинск, я 355-й. Я должен передать остальные требования террориста.

— Я Челябинск. Тимофей Ильич, с вами говорит подполковник милиции Коваленко Юрий Николаевич. Слушаю вас.

— Он требует совершить посадку в Воронеже, сделать дозаправку и в течение не более часа вылететь в Анкару. За это время ему должны быть переданы восемьсот тысяч американских долларов в одном «дипломате». Назвался Петром Васильевичем.

— Ясно. Диспетчерская служба обеспечивает вам коридор в направлении Воронежа. Что вы можете сказать о вашем пассажире?

Тимофей Ильич прочитал записку и пересказал всю полученную от Нади информацию.

— Так, пока небогато. Нам очень желательно, просто необходимо установить его личность. Во многом теперь это зависит и от вас. Во-первых, я надеюсь, вы постарались обеспечить сохранность его следов пальцев рук на записке? Есть ли ещё предметы, на которых могли остаться его отпечатки?

— Делали всё, как нас инструктировали. Следы рук могут быть ещё на стакане из-под газированной воды. Стакан стюардесса принесла сюда.

— Хорошо. Теперь достаньте криминалистический чемоданчик. Там есть все необходимые средства для выявления и фиксации следов рук, для их фотографирования. У вас в экипаже есть кто-нибудь, кто эти криминалистические процедуры хорошо освоил?

— Да, у нас бортинженер Николай Иванович может уже, наверное, криминалистом работать.

— Вот и хорошо. Пусть он это всё сейчас же сделает и по радио-модемной связи вы передадите их нам. Конечно, этого всего вам не пришлось бы делать, если бы в своё время был принят закон об обязательном наличии отпечатка пальца руки в паспортах граждан Российской Федерации. Тогда бы этот «Пётр Васильевич» при покупке билета или при регистрации на посадку не смог воспользоваться чужим паспортом и не попал бы в самолёт под чужой фамилией. Он должен был бы предъявлять только свой паспорт. И его истинные паспортные данные были бы нам известны сразу же, как только от вас поступил бы какой-либо сигнал тревоги. А если бы он находился, например, в федеральном розыске, то был бы просто задержан ещё до посадки в самолёт. Сейчас же есть опасность, что следы рук подозрительного пассажира, пригодные для идентификации, могут быть вами и не выявлены, и тогда окажется невозможным оперативное установление его личности с помощью дактилоскопии. А может оказаться, что он никогда не был ранее дактилоскопирован и этот путь установления его личности в принципе не может сработать. Но будем надеяться, что всё у нас получится... А теперь выполняйте все эти процедуры и передайте микрофон стюардессе.

— Стюардесса борта 355 Пронина у микрофона.

— Надежда Васильевна. В соответствии с требованиями вашего пассажира общаться только со стюардессой, у вас на данный момент очень важная и ответственная задача. Ну, как, не боитесь?

— Немного есть... Но я справлюсь.

— Мы посмотрели по данным на членов экипажа – у вас уже опыт большой – два года работы. Надеемся – вы должны справиться. От вас может зависеть жизнь почти 160-ти человек. Где сейчас ваш муж?

— Он в салоне, продолжает разносить газированную воду. Я ему сказала, чтобы он не подавал виду, чтоб пассажиры пока ни о чём не знали.

— Молодец. Вы оба молодцы. Теперь вот что. В самолёте, по данным о посадке, остались свободными пять мест – два из них должны быть один около другого, на два ряда впереди Петра Васильевича. Если пересадить оттуда пассажира из кресла около окна на какое-то другое свободное место из имеющихся в самолёте, будут три свободных места подряд. Если Пётр Васильевич согласится туда пересесть, у вас будет возможность свободнее общаться с ним, не привлекая пока излишнего внимания. А общаться с ним придётся, возможно, довольно продолжительное время. До посадки в аэропорту Воронежа осталось часа полтора. Затем один час он даёт нам на пребывание в Воронеже. Ну и дальше, как уж там всё будет складываться... Сейчас вы пройдёте в салон, оцените ситуацию. Подойдите к Петру Васильевичу, предложите ему вариант с пересадкой. Если он согласится, попытайтесь эту пересадку произвести... Будьте спокойны, не нервничайте, старайтесь вести себя так, чтобы не вызывать его раздражения или излишней подозрительности. Скажите ему, что все его требования переданы на землю. С вашей стороны это не должно звучать как обещание, что они обязательно и в срок будут выполнены, но и не вносите каких-либо сомнений в возможность их выполнения. Это нам предстоит потом – срок в два с половиной часа может оказаться слишком мал. Нам надо успеть всё узнать о вашем этом пассажире. Будем стараться этот срок растянуть. Но во время первых контактов этого делать не надо. У вас пока роль всего лишь курьера, посредника. Сейчас идите в салон. Потом пройдёте в кабину и обо всём нам расскажете. Успеха вам!

Тимофей Ильич отметил, что подполковник ни разу не назвал этого злополучного пассажира террористом. Называет его или «пассажиром», или по имени и отчеству, пусть даже и по вымышленным. Ясно – таким образом он исподволь и ненавязчиво даёт стюардессе установку на спокойное, нейтральное к нему обращение.

Второй пилот Сергей со штурманом Валерой уже работают с криминалистическими принадлежностями – в специальную папку для выявления следов рук вложена записка террориста. Бортинженер магнитной кисточкой обрабатывает стакан. Тимофей Ильич проверил показания приборов на пульте управления, подготовил подключение ручного сканера к бортовому компьютеру.

— Ну, давай, Надюша, иди туда. Будь с ним естественней, у тебя, я знаю, характера хватит. Думаю, всё обойдётся. На земле что-нибудь придумают, чтобы нас спасти, – Тимофей Ильич слегка коснулся рукой её плеча.

Надя открыла изнутри дверь кабины пилотов, вышла в салон. Пассажиры сидят спокойно – кто дремлет, кто разговаривает, кто что-то читает. Женя в подсобном помещении занимается какой-то обычной работой. А может быть, ничего на самом деле и не было? Просто присела на откидной пуфик, слегка вздремнула, и всё это только во сне...

Нет, это не сон. Вот он, «Пётр Васильевич», сидит в крайнем к проходу кресле, внимательно смотрит в сторону пилотской кабины...

За два ряда перед ним действительно есть свободные места. Около окна сидит молоденький армейский лейтенантик. Пожалуй, с ним можно будет договориться, чтобы он перешёл на другое место.

— Женя, как тут дела?

— Напоил пассажиров газировкой. Всё тихо, никто ни о чём пока не догадывается. Террорист себя никак особо не проявляет.

— Он попросил называть его «Пётр Васильевич». Так что если и тебе вдруг придётся с ним разговаривать, можешь его так называть. Он поставил условие общаться с экипажем только через меня.

Надя подошла к креслу Петра Васильевича, слегка наклонилась и чётко, тихо сказала:

— Все ваши условия на землю переданы. Самолёт летит в аэропорт Воронежа, – Пётр Васильевич кивнул. – Впереди есть два свободных кресла. Третье место занято. Если я уговорю пассажира пересесть в первый салон, там ещё есть несколько свободных мест, может, вы пересядете на освободившийся ряд? При выполнении ваших требований могут возникнуть некоторые временные сложности и чтобы их как-то обговаривать, там это будет удобнее.

Почти с минуту продолжалось молчание...

— Хорошо. Я согласен.

Надя прошла вперёд, присела в крайнее кресло в ряду, где сидел лейтенант.

— У меня к вам просьба. Вы не смогли бы перейти в передний салон и сесть на место «3-в» – оно свободно. Все вещи оставьте здесь, ничего никуда не денется. Просто пройдите туда и сядьте. Там сидят две девушки. Я сейчас пойду и скажу им, что у них теперь будет новый сосед. Старайтесь никак не акцентировать в разговоре с ними момент пересадки, чтобы какими-либо домыслами и предположениями их не обеспокоить. Во всём этом есть необходимость, я вам потом всё объясню.

Лейтенант, молча и внимательно посмотрел на неё. Чувствовалось, что он догадывается о какой-то возникшей неординарной ситуации, понимает необходимость выполнения просьбы стюардессы. Надя встала с кресла, прошла в первый салон. Девушки не высказали никаких возражений по поводу пересадки к ним пассажира. Подошёл лейтенант, извинившись, сел на свободное место. Уже отходя от них, Надя увидела, что он завёл с ними какой-то разговор. Улыбнулась: наверное, разыгрывает роль ловеласа, который договорился со стюардессой о пересадке к молоденьким девушкам...

Прошла в подсобку, остановилась там у входа во второй салон. Оттуда было видно, как Пётр Васильевич встал со своего места и вышел в проход. В правой руке он держал за ручку портфель коричневого цвета. Портфель как портфель, ничего необычного. Пётр Васильевич прошёл вперёд, сел на крайнее к проходу место в освободившемся ряду. Портфель аккуратно поставил на пол между ног, левой рукой опять разложил столик, спрятал под ним правую руку. Никто из пассажиров не обратил особого внимания на все эти пересадки.

«Ну вот, вроде бы и хорошо пока всё получилось».

Подошла к Петру Васильевичу и как бы с вопросом, не желает ли он чего – газет, журналов – тихо спросила:

— Всё нормально?

— Пока, да, – так же тихо ответил он. – До посадки в Воронеже вы мне больше не нужны. Занимайтесь своими делами. Ещё раз напомните экипажу о серьёзности моих намерений. И чтобы никаких шуток! После посадки пусть подгонят трап, выпустим пожилых и женщин с детьми. Но всё должно делаться под моим контролем, никаких отклонений от моих требований.

Надя прошла к Жене.

— Он потребовал посадки в Воронеже. Там дозаправляемся и в течение одного часа ему должны передать восемьсот тысяч долларов. Выпускаем пожилых пассажиров и женщин с детьми и летим в Анкару. В портфеле у него пластиковая бомба, леска от взрывателя надета на указательный палец правой руки. Если её дёрнуть – бомба взорвётся. Наши уже, наверное, передали на землю его отпечатки пальцев для установления его личности. В самолёт он сел под чужим паспортом с переклеенной фотографией. Пока вроде всё идёт нормально – самое главное начнётся после посадки. Сейчас я иду к пилотам.

— Надя... Будь осторожна! Хотя, что я?.. Что тут такого сверхосторожного можно сделать?.. Главное, делай всё как нас обучали на занятиях. Веди себя с ним сдержанно, спокойно, чтобы не было видно, что ты нервничаешь.

— Женечка, да я сама себе удивляюсь – насколько я уверенно всё делаю. Надеюсь, всё будет хорошо. На земле сейчас борьбой за наши жизни много людей занимается. Старайся чаще быть у него на виду – и он спокойней будет, и, может, знак какой тебе подаст. Ну, ладно, я пошла... Через некоторое время будем садиться, проследи, чтобы все пристегнулись.

Надя вошла в кабину как раз в тот момент, когда земля вызывала борт 355:

— 355-й, я Воронеж. Начинайте снижение, через двадцать пять минут будем садиться.

Второй пилот, щёлкнув тумблером, зажёг предупреждающие табло в салонах и объявил о посадке по внутренней связи. Тимофей Ильич взял штурвал, сверяясь с показаниями приборов, стал медленно подавать его от себя. Самолёт пошёл на снижение.

— 355-й. Даю микрофон заместителю начальника УВД города.

— Здравствуйте, с вами говорит полковник милиции Азоян Вячеслав Левонович. Теперь с вами буду работать я. Вся полученная информация сходится сюда. По всей России, а также и по странам СНГ, по делу вашего пассажира сейчас работают сотни, тысячи сотрудников милиции, федеральной службы безопасности, связи и множества других служб. Мы выручим вас и ваших пассажиров из беды. За это время нам удалось сделать немало.

Во-первых, установлена личность вашего «Петра Васильевича». На самом деле он Михаил Николаевич Пантелеев. Работает, вернее – работал ранее на химкомбинате в одном из городов Восточной Сибири. Изображения отпечатков пальцев рук, которые вы выявили на записке и на стакане – здесь нам очень повезло! – были переданы во все областные центры стран СНГ. В первую очередь проверка производилась по милицейским учётам криминогенного подучётного контингента и по картотекам на ранее судимых лиц. Автоматизация этих картотек позволяет быстро осуществлять подобный поиск. Проверка проводилась также по всем направлениям, которые предусмотрены в новом российском законе о дактилоскопической регистрации – проверялись дактилоскопические учёты на моряков, лётчиков, работников химпредприятий, шахтёров, работников МВД, военнослужащих и т.д. Пантелеев, как работник предприятия с особо опасными условиями производства, был в своё время также дактилоскопирован – и опять нам повезло! В результате его личность была установлена в течение двадцати с небольшим минут с момента поступления следов рук от вас на землю. Региональные автоматизированные дактилоскопические системы работают без выключения, круглосуточно и обращаться к их базам данных можно в любой момент. Кстати, параллельно проводилась проверка данных паспорта на Никонова Петра Васильевича, по которому был куплен билет на самолёт из Челябинска. Паспорт числится как утерянный более полугода назад.

Во-вторых. Составляем социально-психологический портрет Пантелеева. О нём вам надо знать потому, что вам ещё придётся с ним общаться, и для этих контактов будет полезна информация о его психологическом состоянии и о причинах, побудивших к угрозе совершения теракта. Цель моего подробного рассказа ещё и в том, чтобы вас немного успокоить. Пантелеев не какой-нибудь отморозок или невменяемый. Хотя, конечно, на данный момент по его теперешнему психическому состоянию – человек довольно-таки проблемный. Стюардесса здесь?

— Да, она в кабине, вас слушает.

[Возможно, кто-то посчитает излишне подробным и длинным рассказ о диагнозе, поставленном дочери Пантелеева, и о всей истории, связанной с этим. Дело в том, что эта часть рассказа автобиографична – этот диагноз был поставлен самому автору за несколько лет до написания рассказа, и он не удержался, чтобы не изложить в рассказе свои об этом впечатления.]

— Производство, на котором работал Пантелеев, было практически свернуто, большинство сотрудников отпущено в бессрочный отпуск. Химзавод является градообразующим предприятием, работу где-либо ещё найти трудно. Пантелеев очень переживал своё вынужденное бездействие и отсутствие возможности содержать семью – у них дочка десяти и сын семи лет. А тут ещё несчастье. По некоторым медицинским показаниям их дочери была назначена компьютерная томография головного мозга и ангиография кровеносных сосудов головы. Компьютерная томография никаких изменений не выявила. Но с помощью ангиографического исследования установлено наличие аневризмы соединительной артерии. Диагноз очень серьёзный, практически смертельный – как правило, это приводит к разрыву артерии в месте образования аневризмы и обязательно – к кровоизлиянию в мозг. Существует несколько методик операций при таких заболеваниях. В Эстонии, в Тарту используют метод введения в шейную артерию вещества, содержащего мелкодисперсный магнитный порошок. Затем, под рентгеновским контролем, прослеживают перемещение жидкости по сосудам, и когда она заполняет соединительную артерию, которая природой задумана как резервная, и при нормальных условиях в кровоснабжении почти не участвует, даётся мощный направленный магнитный импульс. В результате сгусток порошка твердеет, артерия тромбируется и опасность её разрыва снимается. В Киеве эта операция производится по другой методике. В черепной коробке просверливается отверстие напротив местоположения соединительной артерии и на аневризму надевается металлическая лангета, предотвращающая дальнейшее расширение и разрыв артерии.

Как раньше и Тимофей Ильич, Надя отметила про себя, что все переговоры с землёй ведутся с той стороны продуманно и чрезвычайно обстоятельно. Подробный, в деталях рассказ полковника обо всём, что сейчас делается по спасению пассажиров и экипажа, о семье Пантелеевых, о несчастье, которое в ней случилось, с приведением множества медицинских и других всевозможных подробностей, всё это имеет вполне определённую и чёткую цель – не оставить кому-либо из экипажа времени на раскручивание в уме всей этой ситуации в сторону возможного трагичного исхода, загрузить голову информацией, хотя, вроде бы, и не очень обязательной, но к делу совершенно очевидно относящейся, а значит способной занять своё место в сознании, потеснить из него ненужные и даже опасные сейчас страхи. Всё делается так, чтобы придать экипажу спокойствия и уверенности в успешном разрешении возникшей для всех угрозы. А если точнее, то это ведь для неё всё, в основном-то, и делается. Спокойствие и уверенность ей нужны, может быть, как никому другому. Надя с благодарностью подумала о незнаком для неё полковнике, пытаясь его себе представить. Он был, почему-то, похож на артиста Жака Габена из старых французских фильмов.

Полковник же продолжал свой рассказ в спокойном и уверенном тоне, как будто бы и не было в самолёте никакой бомбы, и над всеми здесь не нависла смертельная угроза:

— Эти методы хирургического вмешательства радикальны и не всегда безопасны. В Германии, США, Израиле также делаются операции на аневризме, возможно, по каким-то другим методикам. Но всё это стоит больших денег. Видимо, Пантелеев и решил таким вот неожиданным путём изыскать эти средства. Сотрудники милиции в том сибирском городке разговаривали с женой Пантелеева. Она говорит, что от всех этих несчастий у мужа началась депрессия. Его направляли на обследование к психиатру, назначали лечение. Он до конца его не прошёл. С полгода назад пропал. Жена обращалась в милицию с заявлением о пропаже мужа. Он был объявлен в федеральный розыск как пропавший без вести. Поиск результатов не принёс. Но через некоторое время из одного из городов России на их домашний адрес пришёл перевод на сумму, хотя и не очень большую, но позволявшую им около месяца существовать. Перевод был от Никонова Петра Васильевича. Анна Петровна догадалась, что это был её муж, почему-то скрывающийся под чужой фамилией. Такие переводы шли регулярно, примерно раз в месяц, а то и чаще, иногда из разных городов. Анна Петровна предполагает, что её муж изыскал возможность зарабатывать деньги. Как она говорит: он умница и руки у него золотые, он буквально всё сумеет сделать. Предпринимать ещё какие-либо официальные попытки разыскать его она уже не решалась, не зная ситуации, в которой он теперь находится. Хотя, конечно, очень беспокоилась о его здоровье и, главное, о его психическом состоянии. Михаил Николаевич по характеру очень раним и крайне тяжело переживал все свалившиеся на семью несчастья. Здесь есть, конечно, и наши недоработки. Пропал человек в депрессивном состоянии, с неуравновешенной психикой, связанный с опасными технологиями. Беда в том, что нет единой, чётко и надёжно работающей системы, которая позволяла бы отслеживать местопребывание людей, находящихся в каком-либо виде розыска. За это время в семье Пантелеевых были и хорошие события. Администрация завода помогла Анне Петровне с деньгами, и она съездила с дочкой в Москву в клинику имени Бурденко – там тоже операции на аневризмах делают. Провели обследования сосудов головного мозга с использованием доплерометрии и томографии по методу магнитно-ядерного резонанса. Диагноз аневризмы был снят. Установлено, что у их дочери имеется врождённая аномалия разветвления левой восходящей артерии. Прямой угрозой для жизни это не является – с подобными аномалиями живёт довольно много людей... Скоро уже посадка. Выслушайте ещё несколько инструкций. После приземления стюардесса должна переговорить с Петром Васильевичем – пусть она его так и продолжает пока называть – о том, что для него в самолёт будет передан радиотелефон. Как только Пантелеев его получит, начнётся работа психолога. К моменту вашей посадки он будет уже здесь. Опыт по работе с подобными личностями у него большой – есть успешно проведённые переговоры, заканчивавшиеся тем, что они снимали свои условия и сдавались властям. А теперь передаю микрофон диспетчеру.

— 355-й, я Воронеж, говорит диспетчер «Контроля». До посадки двадцать минут, удаление от аэродрома 190 километров. Видимость хорошая. Ветер северо-западный, 6-7 метров в секунду.

Тимофей Ильич отдаёт команду:

— Приступить к предпосадочной подготовке.

Несмотря на то, что Надя работает стюардессой уже более двух лет, она ещё ни разу не была в кабине пилотов во время взлёта или посадки – в это время стюардесса должна быть в салоне. Правильней, наверно, ей и сейчас там надо было бы находиться... Хотя, с другой стороны, с земли может быть передана ещё какая-нибудь информация и инструкции. И Тимофей Ильич не отдал насчёт неё никаких распоряжений, видимо, по той же причине... Процесс же посадки с приближающейся землёй, с чёткими, взаимно согласованными и отработанными действиями наземных служб и экипажа, был интересен даже и при сегодняшних, трагических обстоятельствах. Надя решила остаться в кабине до приземления и до получения конкретных для неё распоряжений. Присела в свободное кресло за креслом командира – специально для проверяющих инспекторов, периодически летающих с экипажами для проверки качества их работы.

Штурман по рации диспетчеру:

— Воронеж, я 355-й, расчётное начало снижения.

— 355-й, я Воронеж. На текущем курсе снижайтесь, занимайте эшелон 4800 метров на удалении 80 километров.

— Я 355-й. На текущем курсе снижаюсь, занимаю 4800 на удалении 80.

Самолёт идёт на снижение. С этой высоты и до высоты 1200-1800 метров работу с экипажем ведёт диспетчер «Подхода». Связь с ним ведёт второй пилот.

— Я 355-й. Занял 4800, удаление 80, погоду имею.

— 355-й, я Воронеж, диспетчер «Подхода». Удаление подтвердил, продолжайте снижение, занимайте 1800 метров, курс к четвёртому, заход с прямой.

— Я 355-й. Снижаюсь, занимаю 1800, курс к четвёртому, с прямой готовы.

— Я 355-й. Занял 1800, заход по курсоглиссадной системе, режим директорный.

Далее экипаж работает уже с другим диспетчером.

— 355-й, я Воронеж, диспетчер «Круг». Эшелон перехода 1200 метров, по давлению аэродрома 750 миллиметров ртутного столба занимайте 600 метров. Заход по КГС разрешаю.

— Я 355-й. Эшелон перехода 1200, по давлению 750 занимаю 600.

— 355-й, вас понял.

— Я 355-й. Занял 600, на четвёртом.

— 355-й, я Воронеж. Вас понял. Ваше удаление 25 километров, берите посадочный курс.

— Я 355-й. Беру посадочный.

Тимофей Ильич отдаёт команды по операциям по подготовке к посадке, второй пилот Сергей Петров выполняет их с докладом командиру:

— Выпустить шасси.

— Шасси выпущено.

— Закрылки 28 градусов.

— Закрылки – 28, стабилизатор – три градуса, предкрылки выпущены.

— 355-й, я Воронеж. Подходите к глиссаде.

— Я 355-й. Вас понял.

Штурман:

— Глиссада, снижаемся, вертикальная три метра в секунду.

Командир:

— Закрылки 45 градусов.

Второй пилот:

— Закрылки 45 градусов, стабилизатор – пять с половиной градусов.

— Я 355-й. На глиссаде, шасси выпущено, к посадке готов.

— 355-й, на курсе, на глиссаде, посадку разрешаю.

— Я 355-й, посадка разрешена.

Штурман ведёт отсчёт скорости, расстояния и вертикальной скорости снижения:

— Скорость 270, вертикальная три метра в секунду, высота 15 метров; скорость 270, высота 10; 270 – 5; 270 – 4 – 3 – 2 – 1 – касание, от торца 300 метров, 250 километров в час, 200 – 180 – 160 – 140 – 120 – 100.

Командир:

— Включить реверс!

— Реверс включен.

— Торможу!

— Я 355-й. Посадка.

Команду даёт диспетчер «Руление»:

— 355-й, в конец полосы, влево по рулёжной дорожке на площадку для технического обслуживания. На РД вас встречает машина сопровождения.

— Я 355-й. Вас понял, полосу освободил. Спасибо.

Ещё при подлёте было видно, что около здания аэровокзала выстроился ряд пожарных машин и машин скорой помощи, сгрудились милицейские машины и отдельно стояли два грузовика с кузовами, крытыми брезентовыми тентами – там, видимо, группа захвата.

Откуда-то сбоку выехала «Волга» с цветными фонарями на крыше. Двигаясь впереди, указывала путь, по которому самолёт отвели на участок аэропорта, наиболее отдалённый от здания аэровокзала и от всех других находящихся в аэропорту самолётов.

Самолёт остановился и все машины – пожарные, скорой помощи, милицейские, а также несколько автобусов для перевозки пассажиров – окружили его кольцом, остановившись на некотором расстоянии. Оба крытых грузовика заехали со стороны хвоста. Подогнали трап, но он остановился, не доехав до борта самолёта метров десять, пока остался стоять там.

Тимофей Ильич взял микрофон внутрисамолётной связи. Повернулся к Наде:

— Надюша. Иди к «Петру Васильевичу», договорись с ним о порядке снятия с борта части пассажиров, а также о том, что ему будет передан радиотелефон.

Надя вышла в салон. Пассажиры уже увидели, что самолёт приземлился не по месту назначения. На лицах было беспокойство, недоумение, ожидание объяснений. В это время из динамиков стал слышен ровный, спокойный голос Тимофея Ильича:

— Уважаемые пассажиры. Говорит командир экипажа. Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту города Воронеж. Создалась нештатная ситуация. Опасности для самолёта и пассажиров нет. Прошу выполнять все указания экипажа. Невыполнение наших указаний осложнит задачу по разрешению этой ситуации. Прошу вас вести себя спокойно. Через некоторое время будет подан трап, и спустятся женщины с детьми и пожилые пассажиры. Порядок выхода из самолёта будет нами определён. Ещё раз обращаюсь с просьбой — не создавать никакого беспорядка. Пока всем оставаться на своих местах.

Пассажиры не успели ещё как-то среагировать на это неожиданное сообщение, как в проходе второго салона встал «Пётр Васильевич». Портфель стоял на сидении кресла. Правой рукой Пантелеев сжимал ручку портфеля.

— Внимание. Это я потребовал изменения маршрута и места посадки. Сейчас подадут трап и будут выпущены женщины с детьми и наиболее пожилые пассажиры, если такие имеются. Стюардесса, откройте входную дверь, пусть подгоняют трап. Стюард отберёт из пассажиров женщин с детьми и выведет их по очереди из самолёта... У меня здесь находится взрывное устройство, оно готово к действию и стоит мне выдернуть за леску диэлектрическую перемычку между контактами взрывателя, как произойдёт взрыв. Но это не случится, если будут выполняться все мои требования. Мои условия переданы экипажу самолёта, они уже выполняются. Если всё пойдёт по плану – никто не пострадает. Всем остальным сидеть!.. Любое неподчинение моим требованиям я буду воспринимать за попытку противодействия. Мои намерения серьёзны, мне терять нечего.

Надя подошла к входной двери, повернула рукоятку и завела овальную дверцу вбок. Подала знак, чтобы подгоняли трап.

— Женя, в самолёте всего пятеро детей – двое в первом салоне и трое во втором. Начинай их выводить, а я пошла к Петру Васильевичу.

Она подошла к Пантелееву почти вплотную. Называть его вымышленным именем не хотелось, обратилась обезличенно:

— С земли хотели бы с вами переговорить. Они могут подать сюда радиотелефон, а я передам его вам.

Пантелеев внимательно, глаза в глаза посмотрел в лицо Надежде.

— Ладно, давайте.

Она прошла к выходу из самолёта, через который уже выходили на трап несколько мамаш, ведя за руку детишек. Снаружи, сбоку на площадке трапа стоял молодой мужчина и держал в руках радиотелефон, похожий на обычный сотовый телефон. Протянул его Наде:

— Он включен, ничего с ним больше делать не надо. Передайте его Пантелееву.

Надя прошла в салон.

— Радиотелефон включен. Можете разговаривать.

Пантелеев приложил трубку к уху и сказал в микрофон:

— Я вас слушаю.

Наде был слышен голос в телефонной трубке:

— Михаил Николаевич, слушайте меня внимательно...

Было видно как вздрогнул Пантелеев, услышав обращение к нему по его истинному имени и отчеству. На лице его была видна не просто растерянность, а какая-то даже потерянность, он как-то ссутулился, в глазах уже не было той прежней решимости, которая была, когда он объявлял пассажирам свои требования.

Надя поняла, что будет лучше, если она отойдёт – он должен остаться один на один со своим собеседником на другом конце линии связи. Прошла в подсобное помещение, оттуда ей был виден Пантелеев, с напряжением и внимательно слушавший то, о чём ему говорили по радиотелефону. Выражение его лица менялось от растерянности к удивлению, к радости, к недоверию. Он несколько раз что-то настойчиво переспрашивал. И вдруг на лице его появилась улыбка, он стал что-то громко говорить в трубку. «Наверное, по спутниковой связи ему сумели организовать разговор с женой и дочерью. Ну, теперь всё... Мы победили!». Надя присела на тот же самый откидной стульчик и только сейчас почувствовала – как же она устала за эти два часа...