Раздел Якова Долгополова

22. Польша

Вот мы, значит, и пересекли государственную границу, были уже на территории Польши. В Москве в честь этого был дан салют. Услышали мы по радио и то, что за разгром немцев в районе Ковеля дивизия награждена орденом Богдана Хмельницкого 2-й степени.

Поступает приказ Верховного Главнокомандующего о подготовке к наступлению. Готовим окопы для миномётов и блиндажи для личного состава. Причём блиндажи должны иметь перекрытия не менее чем в три наката. То есть, накат бревенчатый, слой земли, опять накат, поперёк первого, опять земля, и опять накат поперёк предыдущего, и опять земля. Здесь у нас в батарее был потом трагичный случай. Мы проводили артобстрел немецких позиций. Меня вызвали к телефону, я пошёл в блиндаж к связистам. Как раз вот тут и произошло именно то, о чём я говорил, когда рассказывал о работе заряжающего. Это когда он опускает в ствол мину, тогда как пороховой заряд предыдущей мины не сработал, и она осталась в стволе. Расчёт первого миномёта весь погиб на месте.

Взяли один город, сейчас не вспомню название. Здесь у нас был довольно-таки неприятный случай. Солдаты каким-то тонким нюхом разведали, что здесь есть спиртоводочный завод, и начали таскать оттуда сначала ящики с водкой, а потом и вообще спирт в бутылках обнаружили. Дело пахло нехорошим, но остановить их было практически невозможно, просто-таки опасно для жизни – народ был всякий. Наша ступень – командиры взводов – рядом с рядовым составом воевала и жила, нам надо было выстраивать отношения такие, чтобы и задачи боевые выполнять, и чтобы чисто человеческие взаимоотношения нормальными были. Понимал я, конечно, желание расслабиться, алкогольное забытьё какое-то получить – ведь мы же не по турпутёвке за границей, не отдых это, а тяжкая, кровавая работа. Ежедневно, а то и ежеминутно жизнью рисковали. Но и до анархии, до дикого разгула нельзя допускать. Пришлось взять это дело в свои руки, при этом пришлось рискнуть, самому идти на нарушение порядка. Приказал канистру для запасного бензина освободить, разлить его по бакам в машины. Сполоснули её, и слили туда из бутылок спирт. Знал, что командир полка, если узнает, пойдёт по колонне, будут отбирать бутылки, бить прямо об асфальт. Так и было, но у нас на батарее ничего не обнаружили. Но потом пришлось строго самому следить за тем, чтобы расход из канистры в меру был. Это было только по моему разрешению, понимали мои подчинённые, что в этом порядок должен быть.

Затем, 24 июля – Люблин, крупный железнодорожный узел и один из крупных промышленных центров Польши. В городе смердящий запах от разлагающихся трупов, лошадей. По улицам не проехать – повозки, утварь, всё перемешалось. Пришлось нашим войскам подключиться к очистке улиц. Случалось, что из некоторых домов были выстрелы, какие-то фанатики ещё оставались, их уничтожали. Город почти не пострадал, потому что был взят нашими довольно неожиданно и быстро. Наша 11-я миномётная бригада была отмечена Верховным Главнокомандованием, и получила название Люблинская.

Недалеко от Люблина находился лагерь смерти «Майданек». У нас была оперативная пауза, и командование организовало нам выезды в лагерь на машинах. Бесчеловечность и продуманность процесса убийства людей поражала. Вот барак, в который сгоняли людей, раздевали и отправляли в печь. На чердаке в одном углу гора обуви – от детских пинеток, до больших размеров. В другом углу – такая же гора одежды. Страшно было на это смотреть. В определённой мере это отразилось впоследствии на солдатах и офицерах, они стали жёстче, я бы сказал – свирепее. И здесь честно надо сказать, что мы ведь были разными, что и среди нас бывали подловатые души. И вот случалось же, конечно, что они-то потом на территории Германии и творили мародёрство, изнасилования, жестокость по отношению к мирным жителям. При этом подло оправдывали это зверствами фашистов. И надо признать также, что бороться с этим было очень тяжело. Какой-либо офицер, попытавшийся предотвратить насилие, мог запросто от таких «народных мстителей» и пулю получить.